Иоланта. Первая и единственная. Иоланта. Битва за Землю. Наталья Селиванова

Темнота. Странные звуки, как будто наплывающий шторм. Наконец-то из беспорядочного шума стали выплывать слова. Такие глухие, словно я лежу в глубоком колодце, а двое разговаривают где-то далеко наверху.

– Маша, ну что? Получилось?

– Ты же знаешь, почти ничего не осталось.

– Я скажу Грегору, чтоб они отменили эти бесполезные этические законы. Если бы не они…

Такие тяжелые, свинцовые веки, их совершенно невозможно поднять. Но я поднимаю. В узкие цели между веками я вижу край серого пластика, спаянного с прозрачным. Я лежу в какой-то капсуле. Как в кино, где спят космонавты в анабиозе. Пытаюсь поднять руку, чтобы дотронуться до капсулы, но не могу пошевелить даже пальцем. За прозрачным пластиком синие, очень выразительные, внимательные глаза не отрывают от меня взгляда.

– Смотри, она пошевелилась. Она открывает глаза. Слава Волкову. Иоланта, ты меня слышишь?

Иоланта? Кто это? Кого зовет эта синеглазая блондинка со смешными кудряшками? Ох, это же я. Иоланта, какое странное имя. Я с трудом киваю женщине, пусть не волнуется так сильно. Напряжение на ее лице сменяется робкой улыбкой. Рядом с ее лицом над моей капсулой появляется второе, смуглое, с огромным пуком каштановых волос на затылке. Кажется, эта прически называется «Бабетта».

– Леночка, ты только не радуйся раньше времени, если она поправится, это будет чудо.

– Она обязательно поправится. Это очень нужно не только мне.

Я хочу спросить, кому это я так нужна, но проваливаюсь в глубокий сон. В следующее пробуждение я уже настолько сильная, что пытаюсь найти кнопку внутри капсулы, чтобы как-то открыть ее и выйти. Мои руки скользят по совершенно гладкой поверхности. И только когда ладонь касается прозрачного пластика перед лицом и делает движение словно отодвигает его вправо, он действительно съезжает вправо и открывает мне выход. Странно, выходит моя рука знает то, чего не помнит мозг. Мышечная память. Я сажусь в капсуле, смотрю на надпись на его боку: «Принтер органов». Ого, видимо, мои органы пострадали. Я оглядываю себя, руки и ноги на месте, я абсолютно цела, ни царапины. Видимо, принтер прекрасно работает. Правда, руки все в каких-то наклеенных на них датчиках. Даже на ступнях есть разноцветные присоски. Жаль, что я совершенно не помню, что со мной произошло. Но эти две тетки, которые были тут в мое предыдущее пробуждение, должны знать. А вот и одна из них.

– Вас, кажется, зовут Лена?

Лицо женщины вытягивается, она роняет пластиковый пакет, рассыпаются по полу разноцветные прозрачные фигурки – шарики, подушечки, треугольники. Она не поднимает пакет, а садится на край капсулы, рядом со мной, обнимает за плечи.

– Ланочка, Лена я для подруг, а для тебя я – мама.

– Да? Значит, я тоже такая красивая, как вы? Тут есть зеркало?

– Зеркала нет, но ты очень красивая… И говори мне «ты». Совсем ничего не помнишь?

Я качаю головой.

– Не беда. Сейчас придет твой лечащий врач, она нейрохирург и моя близкая подруга, Маша, Марья Ивановна. Нам повезло, что была ее смена в больнице, когда тебя привезли. Она сделала тебе срочную операцию на мозге. А теперь нужна реабилитация.

Елена нажимает на кнопку вызова врача и через пару секунд в дверях появляется женщина с «бабеттой». Она держит в руках квадратную пластинку фиолетового цвета размером сантиметр на сантиметр.

– Так, показатели все в норме. Попробуем восстановить память. Конечно, не сразу. Чип сломан, осталось только несколько воспоминаний. Поработаем?

Она смотрит на меня, я киваю, конечно, мне хочется вспомнить хоть что-то из своей жизни. Это чувство, что кто-то стер тебе память ластиком – жуткое и тяжелое.

С помощью мамы Лены я встаю из принтера.

Марья Ивановна вставляет чип в портативное устройство, похожее на зарядку телефона, нажимает на кнопку, из устройства в воздух проецируется картинка. Какая-то площадь. По ней идут две молодые, нарядные женщины.

– Это транслятор памяти, это твоя память, Лана. Хочешь пережить заново несколько минут своей прошлой жизни?

– Конечно, хочу. А… это я, это моя родинка на ноге, да? И правда, красивая.

Я увидела себя со стороны: густые волнистые волосы до плеч, стройная фигура, задорная улыбка.

– Когда я нажму на кнопку, просто войди в картинку, и увидишь себя внутри.

Маша ставит транслятор на пол и нажимает на него, картинка начинает двигаться, две женщины идут по площади. Я быстро отцепляю от себя датчики и присоски. Потом набираю полную грудь воздуха, отважно делаю шаг в картинку и сливаюсь с Иолантой на ней.

Мы с моей подругой Сесилией – полицейские, мы патрулируем площадь Свободы, на нас униформа – удобные песочного цвета льняные рубашки и темно-синие льняные брюки, а на запястьях – удобные браслеты – замораживатели. И украшения, и оружие.

Лён – редкость, его только недавно стали выращивать на планете, такая дорогая форма – знак отличия – есть только у полицейских и «отцов города».

– Смотри, что там такое? – замечаю я необычное скопление людей под самым памятником Максу Волкову. – Люди смеются, кажется.

Люди стоят перед занавесом, над которым две деревянные куклы оживленно общаются, а горожане перед ними покатываются со смеху.

– Это же представление скоморохов! Нам повезло, это такая редкость в последнее время. Пойдем, тоже посмотрим.

Сесилия ускоряет шаг. Мы, мягко лавируя между людьми, пробираемся в первый ряд зрителей. Я смотрю на кукол во все глаза: они сделаны в прошлом тысячелетии или это просто винтаж? Таких давно нет даже в антикварных магазинах. Над занавесом одна деревянная кукла, похожая на Петрушку, плачет в голос, и с каждым всхлипом откуда-то у нее из-за уха в зрителей выстреливает струя воды.

– Это что же, у нас всех будут одинаковые мысли, чувства и даже одежда? Чем же я тогда буду отличаться от других?

– Вот именно, что ничем, дурень! – отвечает один из двух жандармов-кукол. – Представляешь, как легко станет жить? Ничего делать не надо. За тебя уже все подумали и почувствовали.

– А я хочу сам! – из глаз Петрушки потекла новая струя воды.

– Вот глупый Петрушка! Применим к нему коррекцию личности! Сделаем его послушным и счастливым, как все.

Один из жандармов достает из-за занавеса золотистый шлем, пытается надеть его на голову Петрушке, но тот машет руками, как мельница, отталкивает шлем. Мои губы расплываются в улыбке. Сесилия, наоборот, хмурится и решительно направляется к занавесу. Я пытаюсь остановить её, схватив за рукав.

– Сила, подожди, интересно же!

– Мы должны проверить, есть ли у них разрешение?

Сесилия скрывается за занавесом. Тут же за занавес прячутся куклы, а над занавесом появляется молодой парень лет двадцати.

– Представление окончено, о месте и времени следующего неизвестно. Спасибо за внимание.

Народ аплодирует. Парень картинно кланяется.

– Это – не правда! – громко говорю я из толпы.

– Что – не правда? – удивляется парень.

– Коррекция личности вовсе не делает нас одинаковыми. И это добровольная процедура.

– Серьезно? – этот молодой человек смотрит на меня заинтересованным мужским взглядом, от которого я немного теряюсь. – Слушай, милая девушка, сейчас не располагаю временем для беседы. Но приглашаю тебя к себе в село крутое Смоленской области, от указателя направо двести шагов. Синяя крыша. Жду в любое время. Дмитрий, – Дима протягивает мне руку, и я пожимаю его длинные пальцы.

– А я приеду, ждите. – решительно заявляю я.

– Буду рад. – ослепительно улыбается Дмитрий и скрывается за занавесом.

 Сесилия тянет меня от занавеса.

– Лана, о них такие слухи ходят, может, не стоит к ним ездить?

– Вот и проверим заодно, правда это или всего лишь слухи. Сила, тебе что неинтересно посмотреть, как они живут? Ведь это целая культура, не похожая на нашу.

Сесилия качает головой с сомнением. Мы идем к серому зданию из металла, расположенному неподалеку, на котором написано «Полиция». Сверху на площадь Свободы смотрит Макс Волков, он совсем не похож на памятник, он время от времени меняет позу на постаменте, а некоторым прохожим даже подмигивает.

Картинка останавливается и складывается в транслятор. Я остаюсь стоять посередине комнаты совершенно ошеломленная.

– Ого! Восторг до Луны! В каком мире мы живем?! До чего техника дошла!

Тетя Маша, как я ее про себя назвала, переглядывается с мамой Леной, у которой вдруг увлажняются глаза. Я обнимаю маму Лену за плечи.

– Что такое? Почему – слёзы?

– Вот видишь, ты не все забыла. Восторг до Луны – ты часто так говорила. Когда выражала восхищение или удивление. Выражение из твоей любимой книжки, которую ты прочитала еще в школе.

– А еще есть мои воспоминания? Можно посмотреть?

– Несколько отрывков из детства, несколько из университетской учебы. Я оставлю тебе транслятор, дома посмотришь.

– А уже можно домой?

– Уже? Наконец-то! Ты неделю была без сознания. Обычно у нас в больнице больше, чем на три дня никто не задерживается.

Я обедаю дома, мы с мамой едим похожие на резиновые серые фигурки диаметром два сантиметра в виде звездочек, шариков, колбасок. Это искусственная еда, натуральная в нашем мире осталась только у скоморохов и еще привозная с других планет. Община скоморохов – это маргинальное общество, постоянно критикующее правительство и наши ценности. Я уже нашла на трансляторе памяти эпизод, где мы с Силой приехали к ним в село Крутое. Понятно по первым кадрам, что мы летим над какой-то сельской местностью. Доедаю странную еду и вхожу в это воспоминание.