Мои внутренние упражнения в рассуждениях перебила писклявая поэтесса. Опять дали слово мне – бессмертные!

Я, под воздействие предыдущего промаха: – В стихотворении поэтессы…

Она, апоплексически содрогнувшись: – Я поэт, а не поэтесса. Как вы смеете, наглец!

Я, смотря на её трясущиеся неврастенические конечности: – Не извращайте русский язык. Или… корнет, вы женщина? – взрыв смеха по всему залу. Поэтесса – в слёзы!

После этой выходки меня вежливо попросили больше не присутствовать на подобных мероприятиях. Я ответил, что и сам никогда и ни за что не соглашусь сюда прийти. Поразительно! Раньше было: они – мы. А теперь, я – отдельно! Даже не так: мы и они – против я! Какой поворот. Почему Сократа убили? Ему не могли возразить! Видимо – это удел подлинного дарования! Не скромно…

—

Мне понравилась одна пожилая женщина, читавшая незамысловатые стихи. Было в ней какое-то сочувствие к моему одиночеству.

Я, приветливым тоном: – Можно занять минутку Вашего внимания!

Она, от внезапности: – О! Молодой человек. Признаться, не думала поговорить с Вами в такой обстановке. Я польщена, право! Знаете, мне очень понравилось, как Вы читали стихи. Нет, нет, не смущайтесь, я чистосердечно, – вероятно, она расценила потирание мной носа, как показатель смущения. – Единственное… Вам надо полюбить людей!

Я, изумлённо: – Я и так их люблю. Знали бы Вы как! Только они меня не любят. Бывает – кажется – все!

Она, с минарета житейского опыта: – Пониманию, понимаю… Непризнанный гений. Не Вы первый – не Вы последний. Каждый человек, что-то из себя представляющий или считающий, что он что-то из себя представляет, оговорюсь, второе – это не про вас, – так вот, такому человеку хочется считать себя непонятым окружающим миром и его обитателями, зачастую это желание достигает таких размеров, что и самому себе он кажется непонятым и всецело уповает на собственный талант. Вам надо полюбить… Именно! Посмотреть вокруг не только глазами вершителя человеческой мысли, которому дано вести людей к истине, а глазами обычного человека, мнительного, ошибающегося, обременённого разного рода проблемами, не касающимися творческих интересов. Попробуйте! Вы сразу увидите, что всё обстоит не так плачевно. Вы поймёте, что Вы не один. Есть и Вас понимающие, и такие, как Вы. Может, они пока не пишут таким колоритным слогом, но стремятся, думаю, что за одно это стремление следует их уважать и помогать встать на одну ступень с Вами. Даже если Ваши произведения не затмят остальные, будут не в полной мере оценены современниками и потомками, но, может быть, Вы поможете какому-нибудь человеку, более достойному этой славы, способному её вынести, пускай не обладающему такой лексической живостью, но умеющему совладать и с малой. Я вижу, что Вы немножко обиделись – Ваша растерянность Вас выдаёт.

Правда – я был озадачен. Немного, – но всё-таки…

Помедлив, нашёлся: – Нет, я просто в своих мыслях… Наверное, Вы правы, – сказал от усталости, чтобы не вступать в перепалку. – Какое время года у Вас более продуктивное?

Она, улыбаясь: – Осень!

Я, с иронией: – Болдинская?

Она, смеясь: – «Обалдинская»! От слова «обалдеть»!

Я проводил её до остановки и пошёл домой. Всю дорогу думал о нашем разговоре. Нет – она не поняла меня. Я заблуждался на её счёт… Ни она первая, ни она последняя – её же словами!

Сейчас – дома. Болит голова. Пойду спать.

Здравствуй, Елена! Видел сон. Ехал в поезде, утомляясь болтовней проводниц. Держал путь – к тебе. Я это понял благодаря подаркам, лежащим на верхней полке. Сплошь – книги. Сплошь – русская классика. Форзацы – сплошь – с моими посвящениями тебе! Купе – как жизнь. За окном пролетали дома, деревья, люди… В этой суматохе я пытался найти тебя, выходя на каждом полустаночке и наивно интересуясь его названием. Поезд нёсся, а рельсы сзади него разлетались в щепки! Смотрел в окно – дух захватывало! Неожиданно – сонливость. Я боролся – сначала напрягая извилины, потом размахивая руками… Темнота – мрак – бездна… Тут уже проснулся. Что передо мной? Улица в окне, покрытая мглой, удручённые потолочные плинтуса, угнетающие белизной… Невыносимо! Я думал не «неужто ли это не сон», а «неужто ли этот сон – мой»?