- Просто... здесь холодно, - и требовательно: - Будьте так добры, закройте окно!

- Ой, да брось, по глазам всё-ё-ё видно, - шепчет Богдан, выводя указательным пальцем витиеватые узоры на моём плече.

Держусь из последних сил и специально никак не реагирую.

Моих эмоций он не получит! Но не спросить не могу:

- И что же тебе видно?

- Да ты глазами меня раздеваешь, малышка. Но говорю сразу: если передумаешь и захочешь первой брачной ночи - я тебе не дам. Я не такой.

- Губу закатай. У меня вообще-то парень есть.

Водитель бросает на меня осуждающий взгляд через зеркало на лобовом и брезгливо отворачивается.

- Парень? Как интересно. И где же он, твой парень? - Малиновский противно лыбится и изображает пальцами кавычки.

- Он в Америке живёт и я скоро к нему поеду, - говорю об этом с чувством распирающей гордости.

- А, вот зачем тебе в Аризону понадобилось. Ну-ну. А чего же он сам, твой благоверный забугорный мэн, к тебе не прилетит? Видать, не так уж и горит желанием.

- Не твоё дело, я тебе не жена меня допрашивать! - уязвлённая, снова отворачиваюсь к окну и, плотно сжав губы, шумно дышу через нос.

Ещё один дознаватель нашёлся. Цветкова: "а чего Джон сам к тебе не прилетит", теперь вот этот доморощенный знаток человеческих душ. Джон и рад бы приехать, но у него с визой проблемы, только этим вот разве объяснишь? Толку. То же самое, что против ветра плевать.

- Приехали, - оповещает водитель и с большим удовольствием глушит мотор. Видя, как я, корячась в длинном неудобным платье выбираюсь из машины, с укоризной смотрит на качающегося на пятках Малиновского, для верности придерживающегося ладонью за прогретый на майском солнце капот:

- Помог бы жене своей.

- А она мне не жена. Ты же слышал.

- Но будет.

- Мы скоро разведёмся.

- Чёрт-те что, - цедит сквозь зубы Шапкин и резко трогается, обдав моё белоснежное платье сизым выхлопным газом.

Самый. Ужасный. День. В моей жизни. Но тут же вспоминаю про три миллиона, Джона, Америку и понимаю, что должна через это пройти.

- Прошу, - Малиновский подставляет согнутую в локте руку и смахивает кивком головы мешающую чёлку. Клоун! Рубашка из-под ремня брюк вылезла, а на воротнике след алой губной помады... И я сильно сомневаюсь, что она из его косметички.

Боже, какой же он... отвратительный! Бедная его будущая жена.

Связать свою жизнь с этим...

Силой воли (спасибо тренингам с адептами Ошо), цепляюсь-таки за его локоть и, открыв дверь дворца бракосочетания, вместе входим в торжественный прохладный зал.

Вокруг снуёт куча людей: волнующиеся невесты, гладковыбритые женихи, разношерстные гости и мы с Малиновским - два идиота, затеявшие нелепую игру.

- Малиновские! - громко называет фамилию женщина с ужасной химией на голове, и Богдан тянет меня к двойным расписанным вензелями дверям из-за которых слышатся звуки свадебного марша.

- Вот видишь, а говорила - не успеем, - шепчет мне на ухо. - Не волнуйся, детка, я всегда успеваю. Если ты понимаешь о чём я.

- Давайте живее, не задерживайте очередь, - силясь скрыть раздражение пыхтит "химия" и топает к стойке, возле которой мы с минуты на минуту должны будем дать клятву любви и верности.

Шагая словно на автомате, с чего-то вдруг меня охватывает дикое волнение: ладошки становятся влажными и холодными, а сердце стучит так гулко, что, кажется, заполняет своим ритмом весь торжественный зал. А ещё это трогательный Мендельсон...

Кто бы мне сказал раньше, что впервые я услышу его на своей фиктивной свадьбе - я бы рассмеялась этому юмористу в лицо, а теперь иду под руку с парнем, к которому не чувствую ничего, кроме неприязни, и делаю это по доброй воле.