Его слова звучали как вызов, и Анна уловила это. Но также в его голосе было что-то ещё – лёгкая насмешка, как будто он проверял, насколько далеко она готова зайти.
– Иногда самое интересное скрывается под поверхностью, – заметила она, выждав нужную паузу. Её голос оставался ровным, но достаточно уверенным, чтобы не уступить инициативу.
Григорий склонил голову, изучая её с новым интересом. Взгляд его стал чуть мягче, но от этого не менее настороженным.
– Впечатляющее наблюдение. Вы, должно быть, очень проницательны…
– Анна Волевская, – произнесла она спокойно. – Я много слышала о ваших работах, и теперь понимаю, почему они вызывают столько откликов.
Островский внимательно посмотрел на неё, его взгляд, казалось, изучал каждую деталь, будто он пытался угадать её намерения. И ей показалось, что в его облике скрывалась какая-то неуловимая сила, которая могла заворожить любого.
Анна перевела взгляд на картину, намеренно помедлив, словно только сейчас собираясь задать свой главный вопрос.
– Я слышала, – произнесла она с лёгкой небрежностью, – что на одной из ваших выставок произошёл неприятный инцидент. Говорят, одна женщина исчезла прямо здесь, среди этих залов. Неужели это правда?
Островский мгновенно сжал губы, и в его взгляде проскользнула едва заметная тень. Казалось, её вопрос задел какую-то больную точку.
– Да, слухи о её исчезновении стали сенсацией, – произнёс он тихо. – Но, знаете, в мире искусства порой происходят странные вещи. И в большинстве случаев они остаются тайной.
Анна, уловив напряжение в его голосе, решила продолжить осторожно.
– Значит, эта история так и осталась неразгаданной? Должно быть, нелегко принять, что кто-то исчез в месте, которое вы так тщательно создавали и охраняли.
Островский внимательно посмотрел на неё, словно оценивал её слова, решая, как много он готов сказать.
– Анна, – его голос был низким и мягким, словно бархатный шёлк. Он нарочно назвал её по имени, без формальностей. Это сразу сбивало привычный ритм вежливого разговора, заставляя её почувствовать лёгкое напряжение. – Я сотрудничал с полицией и предоставил все материалы, которые только мог. У нас есть камеры в каждом зале, и записи за тот вечер были отданы следствию. Они изучили их до мельчайших деталей. Более того, я лично присутствовал на нескольких допросах, когда выясняли, кто видел эту женщину последним.
Анна удивилась такой откровенности. Она ожидала какого-то уклончивого ответа или попытки уйти от темы, но вместо этого он прямо признал свою причастность к расследованию.
– Правда? – переспросила она, её голос был искренне удивлён. – Значит, полиция действительно проверяла вас?
– Разумеется, – Григорий кивнул, его улыбка была мягкой, но глаза оставались холодными. – Я понимаю, что любая подобная ситуация вызывает подозрения, особенно когда дело касается известного человека. Однако я всегда открыто сотрудничаю с властями. Полиция не нашла ничего подозрительного в моих действиях или на территории выставки. Всё было предельно ясно.
Он говорил уверенно, и ни в одном его слове не было и тени уклончивости. Его голос был спокойным, отточенным, как у человека, который привык к подобным разговорам и знал, как выстраивать диалог так, чтобы все его слова казались предельно искренними. Анна пыталась уловить хоть малейший намёк на вину или неуверенность, но ничего подобного не нашла.
– Мне жаль, что это произошло на моей выставке, – добавил он, и в его голосе была какая-то печаль. – Это потрясло меня не меньше, чем её мужа. Я сделал всё возможное, чтобы помочь. Но порой, Анна, мы, люди искусства, оказываемся бессильны перед реальностью.