Дылда на переднем сиденье разворачивает бутерброды.

– Бутеры хошь? – спрашивает она Финна. – У мя ещё пахта[6] есть.

И она протягивает ему пластиковый стаканчик. Финн энергично мотает головой. Он терпеть не может пахту, хотя только один раз пробовал. Это было у папы. Сначала он зажал себе нос и только потом глотнул, но всё равно ему очень не понравилось.

Дылда открывает запечатанный стаканчик и пьёт. Толстяк ведёт машину. В полицейской рации слышится треск. Потом раздаётся голос:

– Пятьдесят первый-первый, Эйнштейн. Можете остановить семь машин?

– Эйнштейн, пятьдесят первый-первый, – говорит другой голос. – Диктуйте.

Финн задумывается: что это значит? Может, кто-то кого-то убил? Или ограбил банк? Но полицейские не обращают на рацию никакого внимания. Дылда жуёт бутерброд, а толстяк жалуется на судьбу.

– Вот я и грю, это ни фига не случайно. Стока совпадений. Чисто статистика, – пищит он.

– У всех быват… – говорит дылда с набитым ртом.

– Не-е-е-е, у мя не как у всех, – перебивает толстяк. – Сначала будильник к чертям, потом шнурок на фиг, потом толчок засорился – и всё в один день!

Дылда проглатывает кусок и кивает:

– Короче, ты попал.

Финн беспокойно ёрзает на сиденье. Наверняка у мамы уже закончилась йога и она ждёт его на вокзале. Он представляет себе, как она одна стоит на перроне, как приезжает поезд, но там его нет. И мама не знает, что и думать, так она волнуется!

Но тут Финну приходит в голову, что у мамы, конечно, есть с собой телефон и, конечно, ей уже позвонил Мухтар, поэтому она хотя бы знает, что что-то случилось. И она сразу позвонит папе… Конечно, мама скажет, что была против, чтобы Финн ехал один, и они опять будут ссориться. А ведь это очень обидно, потому что Финн и правда прекрасно может доехать один! Во всём виноват этот противный Хакмак! Просто свинья! Хотя нет, свинья для него – это ещё слишком мягко. Вообще-то Финну нравятся свиньи. Правильнее сказать: «Он просто комар!» Комаров Финн терпеть не может. Хотя для такого ворюги, как Хакмак, даже комар – слишком мягко.

Машина подъезжает к перекрёстку. Загорается жёлтый.

– Ничё, проскочим, – пищит толстяк и нажимает на газ.

Мотор ревёт, и машина делает рывок.

– Не проскочим! – рявкает дылда, тряся головой. Прямо перед перекрёстком зажигается красный.

Толстяк изо всех сил нажимает на тормоз. Финн хватается за переднее сиденье, чтобы не упасть. Дылда старается удержать стаканчик с пахтой и кричит: «У-у-у-у-у-а-а-а-а-а!»

Машина как вкопанная встаёт у светофора. Дылда недовольно смотрит на толстяка.

– Я чуть не проли…

Но прежде, чем она успевает договорить, позади них что-то оглушительно визжит, и…

ХЛО-О-ОП!

Финн так пугается, что даже кричит…

…ну а полицейская машина подпрыгивает и с громким бульканьем приземляется, прямо как лягушка на воду. Потом всё стихает.

Полицейские молча сидят на местах. Дылда по-прежнему держит стаканчик, но он пуст. Булькающий звук получился из-за пахты, а не из-за лягушки. Жидкость из стаканчика поднялась вверх, как в замедленной съёмке, подлетела к ещё более вытянутой, чем обычно, физиономии дылды и прыснула ей прямо на форму.

«Как подтаявший снеговик», – думает Финн, глядя на дылду.

Наконец полицейские приходят в себя.

– Оба-на! – пищит толстяк, глядя в зеркало заднего вида.

Дылда делает глубокий вдох, извлекает из кармана куртки носовой платок и начинает вытирать им лицо. И только после этого оборачивается. Финн тоже смотрит назад. Прямо за ними стоит грузовик. На капоте – вмятина, а над ней поднимается белый дымок. Из кабины выглядывают две физиономии с вытаращенными от страха глазами.