Она откинула вуаль, и Тристан не сдержался, присвистнул, разглядывая нечаянную собеседницу.

Ее лицо было словно разодрано когда-то на части и сложено снова, зашито большими стежками.

Голова тоже как будто была отделена от тела, а потом приставлена на место, не очень аккуратно и не совсем точно. Шея была крива, и даже широкой кружевной лентой этого было не скрыть.

Трудно было сказать, была ли эта женщина когда-нибудь красива.

Еще труднее — была ли она знатна.

Ее словно пережевало нечто огромное и страшное, а потом кто-то кропотливо собрал ее по кусочкам. Но все ее существо напоминало раздавленную яичную скорлупу: даже если все собрать, цельной картины, как прежде, не получится.

«Кто бы говорил о вкусах», — почему-то неприязненно подумал Тристан, рассматривая уродливый, бугристый лоб, торчащие из неровно сросшихся губ зубы.

Челюсти тоже были переломаны, словно на голову женщине наступил слон и сплющил череп в лепешку. От этого зубы торчали вперед.

— А вот это было невежливо, — хихикнув, произнесла дама, опуская вуаль и скрывая свое изуродованное лицо от потрясенного Тристана. Видимо, она или умела читать мысли, или хорошо угадывала их. Впрочем, что угадывать; все они были красноречиво выписаны на его лице.

— Не более, чем говорить со мной непочтительно, — огрызнулся Тристан. — Если вы пришли не беседовать со мной о романтике, то и слова о ваших вкусах неуместны. Я о них не спрашивал, как и вашего мнения о своей персоне. Не терплю бесцеремонных невоспитанных девиц. И ваша… гхм… дерзкая оригинальность и развязность не компенсирует вашего уродства. Очарования она вам точно не добавляет. Скорее, наоборот. Итак — что вам угодно?

— Меня послали передать вам… словом, в ваших успешных поисках заинтересованы важные лица, — ответила она. — И я сейчас не о короле говорю, а о намного более важных персонах.

— Вот как? О ком же?

— О той, кому я служу.

— Кто это?

— Это та, что сохранила мне жизнь. За второй шанс я поклялась быть верна ей до самого последнего вздоха.

— Сомнительный подарок. В некоторых случаях все же лучше помереть.

— Не старайтесь задеть меня, инквизитор, — снова хихикнула странная собеседница. — У меня на жизнь и смерть свои взгляды. Откуда вам знать, каково оно, в могиле-то. Так что не учите меня…

— Знаю, — резко прервал ее речь Тристан, яростно сверкнув алыми глазами. — К своему несчастью, знаю. Так что сию минуту прекратите кривляться; ваши дешевые шутки меня не трогают. Если я сомневался в вашем происхождении, когда вы стояли молча, то теперь ни единого сомнения у меня не осталось. Вас подобрали, скорее всего, на каком-нибудь рынке. Можно надеть корсет и бриллианты, но невежества под ними не скроешь. Так что извольте знать свое место и говорите со мной так, как того требует мое — и ваше, — положение. Извольте внятно изложить ваше дело и прекратить тратить мое время. Не то я вполне могу устроить вам последний вздох, и вы сможете оценить благостную милость смерти.

Женщина замолчала; под вуалью дрогнули ее изуродованные губы, но Тристану отчего-то не было ее жаль.

— Поднимется рука на калеку? — насмешливо спросила она.

— Да, — четко ответил Тристан. — На кого только не поднималась. Демоны порой прячутся в обличье невинных младенцев.

— Невероятная жестокость…

— Если б я не был жесток, я бы не был сейчас тем, кем являюсь. Не пытайтесь взывать к моим нежным чувствам. И к совести тоже.

— Это того стоит? — тихо произнесла она. — Та власть, что теперь сосредоточена в ваших руках — она стоит потерянного вами куска души, инквизитор? Вы чудовищно жестоки и абсолютно бездушны. Вы этим наслаждаетесь?