Мила молчала, но её лицо оставалось хмурым. Татьяна Павловна глубоко вздохнула, глядя на свои руки, которые всё ещё дрожали.

– Я не могу предложить вам ответы, Мила. Никто не может. Но одно я знаю точно: пока мы живы, пока мы ещё можем что-то делать, у нас остаётся выбор. И это… это больше, чем можно было бы ожидать в мире, где все эти твари хотят нас уничтожить.

Она подняла голову и посмотрела прямо на девушку. В её взгляде больше не было усталости – только внутренняя сила, вера, которая подпитывала её слова.

– Поэтому я здесь. Я дошла до вас, потому что мне нужны были не только свет в окне, но и вы. Все вы. Мне нужна была хоть какая-то точка, где есть люди, которые ещё не потеряли себя.

В комнате повисла напряжённая тишина. Данила сидел, едва дыша, боясь нарушить этот хрупкий момент. Мила, прищурившись, смотрела на Татьяну Павловну, но её руки, до этого напряжённо скрещённые, чуть расслабились.

– Вы правы, – сказала Мила после долгой паузы. Её голос звучал тише, но в нём всё ещё оставалась нотка горечи. – Вы всегда умели находить слова.

Татьяна Павловна опустила взгляд, будто не хотела принимать это как комплимент.

– Слова – это всего лишь слова, – тихо ответила она. – Главное – то, что мы делаем.

Она снова подняла голову и посмотрела на Данилу. На мгновение он почувствовал, будто этот взгляд пронизывает его насквозь, видя всё: страх, сомнения и ту слабую искру надежды, которую он сам боялся признать.

Татьяна Павловна с благодарностью взяла предложенную кружку воды и бутерброд с мясом. Её пальцы всё ещё слегка дрожали, но она старалась держать себя в руках. Сделав первый глоток, она ненадолго закрыла глаза, будто позволила себе расслабиться на мгновение. Кусочек бутерброда она медленно поднесла к губам, и, попробовав его, тихо сказала:

– Спасибо. У вас здесь… целое богатство.

Данила кивнул. Ему не нужно было объяснять, что еда и вода в их доме были исключением из общей картины выживания. Хозяева дома, бежавшие в начале хаоса, оставили в подвале невероятный запас припасов – сухие пайки, консервы, крупы, и даже воду в бутылках. Это дало им возможность не голодать, но всё равно не избавляло от страха, что однажды черви найдут их укрытие.

Татьяна Павловна отломила ещё кусочек хлеба, жевала медленно, словно не могла поверить, что у неё есть время есть спокойно.

– Вы долго шли? – спросил Данила, когда тишина в комнате стала слишком напряжённой.

Она подняла взгляд, глаза её блеснули тоской, а потом вновь угасли.

– Несколько дней. Я была на другом конце города. Там, на окраине, ещё недавно было тихо. Черви почти не доходили до тех мест. Люди думали, что смогут продержаться. Они укрепляли дома, делали баррикады. Но…

Она замолчала, осторожно положив кружку на стол. Видно было, как ей тяжело говорить, но остановиться она не могла.

– Они пришли ночью. Сначала мы услышали этот… звук. Металлический, глухой, похожий на скрежет. Он нарастал, будто что-то огромное пробивалось сквозь стены. А потом они ворвались. Их было слишком много. Они двигались волнами, сметая всё на своём пути.

Мила, сидевшая напротив, откинулась на спинку стула, и её взгляд вдруг стал холодным.

– Вы говорите так, будто это был конец убежищу, – заметила она.

Татьяна Павловна не ответила сразу. Её пальцы сжались на кружке, и она тихо проговорила:

– Для многих это и был конец. Те, кто не успел спрятаться… они больше не кричали… уже через минуту. Они просто исчезли. Их утащили.

– Кто-то выжил? – осторожно спросил Данила.

– Пятеро, – коротко ответила она. – Мы спрятались в подвале. Но даже там слышали их. Как они рыщут по дому. Их звуки… – она вздрогнула, будто те звуки снова зазвучали в её голове. – Они не двигаются бесцельно. Они чувствуют. Я уверена в этом.