Её Величество поднялась, давая понять, что аудиенция окончена. Умари склонился к её руке, а когда поднял глаза, королева увидела, что взгляд визитёра просветлел и преисполнен глубокой благодарности…

Если бы ему не мешал гипсовый корсет, Умари упал бы к её ногам: он чувствовал, что недостоин даже стоять рядом с ней… Королева не могла знать о том, что полковник Дэйк скончался в госпитале, на соседней с Умари койке. Сказать ему правду Умари не успел, и Дэйк умер, уверенный, что его боец держался до конца…

Когда Умари шел к королеве на аудиенцию, он боялся, что она ответит ему примерно так:

– Сударь! Нам не до вас. Вы не хотите, чтобы вас наградили? Очень хорошо. Вы предатель? Отлично, давайте мы вас повесим. Чего вы, собственно, добиваетесь? Нам некогда возиться с вашими угрызениями совести. Только что закончилась война, страна разорена, – у нас есть дела поважнее, чем ваша отягощённая совесть, утерянная честь, растоптанная гордость, – и что там ещё, что вы сами себе устроили своим предательством!

Но она не только выслушала его и не упрекнула, – она сочинила красивую сказку, чтобы облегчить его душу. В ту ночь он, впервые за долгое время, уснул до полуночи, и спал без сновидений, и не проснулся на рассвете от кошмара; и жжение в груди почти утихло, наконец…

После тех страшных, сумрачных дней, когда война окончилась, разорвав на части его сердце, после тех дней, которые он провел в аду, наедине с собственной низостью, после всего, что понял и пережил практически в одночасье и что прибавило к его годам десятка на два больше, чем уверял календарь, – после всего этого он подал в отставку, навсегда покинул армию и пришёл во дворец: проситься на королевскую службу. Так он попал в Департамент…

Мама всем рассказывала, что петь Олеана начала раньше, чем говорить. Вероятно, так оно и было: сколько Олеана себя помнила, она пела всегда. В раннем детстве – в церкви, во время служб, потом – в кабачке «У Грина»: отца убили на войне, мама осталась с Олеаной и её маленьким братом, – пришлось зарабатывать деньги на жизнь.

Однажды какой-то хорошо одетый незнакомец, ужинавший в кабачке, поманил к себе Олеану и предложил подзаработать:

– Завтра в городском театре «Авэн» в честь праздника будет большой концерт. Я приглашаю тебя исполнить одну песню. Приходи к театру в полдень: тебя будет ждать мой пианист. Разучишь песню и сможешь отрепетировать. Я хорошо заплачу тебе…

…Мама уже дремала, когда дочь вернулась с работы.

– Меня пригласили завтра выступить в городском театре, – тихонько, чтобы не разбудить Симора, сообщила Олеана, развязывая шнурки утомивших ноги ботинок на высоких каблучках.

– Кто пригласил? – спросила мама, приподняв голову от подушки.

– Я его не знаю, он ужинал у нас. Может он – хозяин театра? Он обещал мне хорошо заплатить.

– О, городской театр!.. ты прославишься… Я была бы рада посмотреть на тебя на сцене, но Симора не с кем оставить, – откликнулась мама. – А что ты там будешь петь? Свою «Соло миа»?

– Я даже и не знаю – он мне не сказал… – задумчиво ответила дочь. Её тревожило, что выступать придётся без достаточного количества репетиций.

На следующий день у входа в городской театр Олеану встретили двое молодых людей: высокий, лохматый пианист по имени Идэн и элегантный, в костюме с бабочкой, конферансье. Последний проводил Олеану и музыканта в репетиционный зал. Идэн показал партнерше текст песни, которая называлась «О женщинах и мужчинах», и сыграл мелодию. Олеане песня не понравилась. Смысл слов сводился к тому, что дамам нужно заниматься детьми и кухней, а если они берутся за что-то другое – безнадежно уступают мужчинам. Текст был бледен, кустарно слеплен и для шутки неуклюж.