Платонов ещё с госпиталя помнил, что это, по сути, и есть «синдром начмеда» – с утра задавать вопросы по организации приёма пациентов ночью. Спрашивать, критиковать, грозиться принятием мер административного воздействия – причём за этими бюрократическими терминами обычно скрывались банальные выговоры и лишения премий. Критик – он ведь человек, который сделал бы лучше вас. Если бы умел.

– Не умеешь работать – руководи. Не умеешь руководить – проверяй, – азбучная армейская истина пригодилась Виктору и на гражданской службе. Правило неопровержимое. Правда, в госпитале ещё добавляли: «Хуже нету сволочей, чем начальство из врачей», но там это имело смысл – ушедшие на недосягаемые административные должности офицеры быстро теряли связь с лечебной работой и, будучи врачами по диплому, по факту превращались в проверяющих-зомби. Приезжая из столичных краёв к ним в госпиталь, они что-то вспоминали, но поверхностно и не отчётливо, так что решения по результатам проверок принимали жёстко и с позиций командных, а не врачебных. Ни к чему хорошему такой способ контроля не приводил. Его научились обходить при помощи бань, коньяка, ресторанов и сезона красной икры – в итоге генералитет стал приезжать в основном осенью, увозя полные портфели браконьерского продукта и назначая оценку «удовлетворительно».

Во время своей новой жизни в бюджетном здравоохранении Виктор уже понял, что чаще всего начальство само мотается по инстанциям, пытаясь предупреждать возможные конфликты. То в муниципалитет, то в ФОМС, то в Следственный комитет; кому конфеты, кому кофе, кому дорогущий виски. И уж если какому барину из высокого кабинета захотелось лично посетить больницу, то значило это лишь одно – проблема столь серьёзна, что решить её путём телефонного звонка, подписанного акта или оплаченного штрафа совершенно невозможно.

Иногда Платонов видел абсурдность возникающих претензий – но не пытался их оспаривать. Более того, он вспоминал откуда-то из детства одного из старых госпитальных начмедов со смешной фамилией Шаферсон и понимал, что время таких руководителей, к сожалению, прошло. Этот самый Шаферсон был поставлен окружным начальством на должность начмеда по принципу силового внедрения, без всякого одобрения нижестоящего звена – для армии дело обычное. Ничего хорошего в госпитале от такого назначенца не ждали по определению.

Однако прибыв на место и вступив в должность, Шаферсон чуть ли не в первую очередь заинтересовался тем, как протекает работа дежурной службы в ночное время. Для этого он изучил все существующие руководящие документы, а потом просто стал приходить по ночам в приёмное отделение и дежурить вместе со сменой. Сидел тихо в сторонке и следил, глядя на часы, за тем, как быстро всё происходит, делал какие-то пометки в блокнотик. Если пациент требовал дополнительного привлечения диагноста – садился в машину и вместе с дежурным водителем ехал по ночному городу забирать из дома рентген-лаборанта или, например, часто дежурившую на дому маму Платонова, тогда анестезиолога (кстати сказать, глупая ситуация с невозможностью экстренного наркоза среди ночи из-за нестыковок штатного расписания была решена именно Шаферсоном после ряда его ночных вылазок).

– Елена Владимировна, вы собирайтесь, а мне дайте вам помочь, – говорил Шаферсон, напяливая на сонного шестилетнего Платонова детскую мутоновую шубу. – Так, валенки твои где? И игрушку возьми…

По пути Виктора завозили к деду, а мама уезжала с начмедом в госпиталь на наркоз. Вот таким нехитрым образом дотошный подполковник всего за месяц практически полностью реорганизовал ночные дежурства. Он вернул ночных рентгенлаборантов, добавил в реанимацию дежурного анестезиолога и заставил представителей всех диагностических служб составить графики для вызова их среди ночи и по выходным. Кто за всё это будет платить – такие вопросы Шаферсона не интересовали. Армейская медицина должна быть безотказна, как автомат Калашникова.