Виктор сонным взглядом проводил его, потом отхлебнул ещё, поставил кофе на стол и вспомнил, как прошла утренняя конференция…

Не секрет, что жизнь медицинских учреждений – по крайней мере большинства из них – протекает круглосуточно. Венцом этого круговорота является сдача дежурства, где любые подвиги и огрехи отработавшей смены пристально разглядываются начальством, и всем известно, что именно эти взгляды чаще всего лишены объективности.

В больнице постоянно что-то происходит. Днём здесь хорошо. Днём светло, все на рабочих местах. Работают лаборатории, печатаются рентгеновские снимки, все отвечают на звонки, пусть порой и с неохотой, нервничая и торопясь закончить разговор. Заведующие отделениями могут принять важные решения на уровне своей компетенции, проконсультировать очно или по телефону, встать к операционному столу. Идеальная ситуация для лечения пациентов.

И вдруг наступает ночь. Неожиданно становится темно, холодно и страшно. Кабинеты на сигнализации, одинокий лаборант бродит по этажам с контейнером и списком вечерних анализов. Дежурная смена пытается разогреть в микроволновке домашнюю еду и выпить кофе в надежде не дождаться до утра никого и ничего. Где-то гремят пластмассовой амуницией санитарки, светят фонарями в тёмные окна охранники.

Но нет. Хрен вам. Синие блики в окно. Два-три противных громких гудка – как будто их и так не видно.

«Скорая».

На носилках – что-то вроде «ушиба всей бабушки». Пенсионерка с гипертоническим кризом, одышкой, нарушением ритма, хрипами в лёгких, болями в животе, язвами на ногах и вообще без родственников. Выясняется – за рентгенлаборантом надо ехать (если он трубку возьмёт), за УЗИ-врачом надо ехать, лаборант ушла в реанимацию на плановый забор, «ух ты, тут ещё какое-то кровотечение, видите, чёрный памперс, давайте за эндоскопами», и этот квест надо выполнять сразу, срочно, а машина одна, и она только что ушла в полпятого утра за поварами, а их четверо в разных концах города, и у водителя с ними собственный квест…

Есть два выхода – или ждать полного выполнения маршрута, или включать клиническое мышление с опережением этой логистической головоломки. Чаще, конечно, хочется пойти по первому пути. Просто потому, что ночью анализы добавят процентов девяносто к диагнозу при полном отсутствии дополнительных глаз, рук и мозгов. Хотя бы на уровне «кровь-моча-интуиция врача». В итоге то, что днём занимает тридцать минут, ночью съедает не меньше трёх часов – именно отсюда произрастают корни большинства жалоб на тему «Я просидела с больным отцом в приёмном отделении полночи, а они так ничего не выяснили». Они бы и хотели, чёрт возьми. Честно…

Но вот наступает утро, приходит начальство. На дворе опять светло и совсем не страшно; все, кто имел отношение к ночной работе, сидят в креслах конференц-зала и пытаются делать вид, что они ни при чём. Хотя претензий им пока никто не высказал.

Но начальство не заставляет себя долго ждать. Изобилие вопросов льётся водопадом из ведра красноречия:

– Кого вызвали? Почему так долго принимали решение? Что мешало поставить диагноз сразу? В приёмном отделении есть инструкции, заверенные мной. Они на все случаи жизни. Трудно папочку с ними открыть? Отказы были? Уже можно в интернет заходить и жалобы там искать? Я, между прочим, ещё в машине Инстаграм открыла, а там нате – прямо с утра уже наша больница…

Отвечать на эти вопросы дежурной смене с утра очень не хочется. Очень-очень. Потому что всем в этом зале и за его пределами понятно – лечебно-диагностический процесс организует не дежурная смена. Она его только использует в установленных рамках, исходя из тех самых инструкций в папочках. А уж как его установили, кто и зачем – лучше не выяснять.