– Мама…, – начал было, пытаясь вырваться.

Но в тот же самый момент из кухни донёсся гулкий звук разбитого стекла. Затем на несколько секунд в квартире наступила такая гробовая тишина, что можно было разобрать, о чем говорили соседи сверху. Тишина, которая настораживала и пугала.

В памяти почему-то вспомнился тот летящий по серому, нависшему над окопом небу, снаряд. Вспомнилось вот такое же, как сейчас, лютое напряжение ожидания следующей секунды. Пронесёт или зароет тебя в землю окончательно?

– Бездарь, что я тебе говорил? Не ставь себе под руку чашку… Машешь своими граблями… Что ты тут делаешь? Ешь? – наконец раздалась целая канонада, – Зачем сюда пришел? А это что горит? Пошла красавица, бросила на огне котлеты… Катя… Кать…

Этот монолог, состоящий из каких-то обрывочных фраз, ругани, непонятных вопросов сотрясал воздух, как взрывная волна, которая рушит всё на своём пути, проникая в трещины сознания.

Наспех поцеловав сына в лоб, Екатерина Евгеньевна сказала немного поникшим голосом:

– Ладно, Маркуша, пойду разбираться, что там такое творится… Ищи свою книгу и подъезжай на завтрак…

– Мама, закрой, пожалуйста, дверь… Сейчас буду, – отозвался Марк, перекладывая книги.

После щелчка дверной ручки он бросил это ненужное дело, откинулся на спинку коляски и, глубоко вздохнув, закрыл глаза, будто бы собираясь нырнуть на глубину. Туда, куда бы не доходила бесконечная суета дней. Там, где не было бы ни душевных мук, ни телесных страданий, ни распрей, которые порой доводят до слепой паранойи.

В сознании Марка вновь всплыл безграничный, ослепительно белый лист, от которого веяло такой сладостью аромата непорочной бумаги. Необъятная светлая гладь, уходящая куда-то вдаль, будоражила воображение.

Это был нетронутый холст, на котором, казалось, можно было построить целый мир. Мир без барьеров и препятствий на пути. Мир, не изъеденный ржавчиной пороков, грехов, злости. Мир, где нет суеты, нет проблем. Мир, в котором ты был бы счастлив.

Сколько людей пыталось возвести такой утопический мир? Но ни у кого почему-то так и ничего путного не вышло. Из-за чего рушатся рукотворные творения? Быть может, им просто не хватает реальности?

Откуда-то прилетело, будто с лёгким дуновением ветра, такое мягкое шуршание грифеля по бумаге, походившее на шелест осенней листвы. Этот тихий умиротворяющий звук ласкал слух, принося с собой такой долгожданный покой. Покой, подобный блаженному дождю, который сошел с небес на изнеможенного жарой путника.

Грифель шуршал, и на белоснежной глади листа появлялись пепельные штрихи, линии, какие-то замысловатые закорючки. Вдаваясь одна в другую, сливаясь, они образовывали некую неразборчивую картинку. На заднем плане виднелись какие-то зубцы, высоко вздымающиеся вверх. Не то лесная гряда, не то горы, укутанные ночной мглой. Вблизи вовсе нельзя было ничего понять. Сплошная масса из каких-то неясных теней, которые, словно ждали, когда в них вдохнут оттенки жизни, когда у каждой появится свой собственный образ.

«Как мне поступить? Не знаю», – вдруг вспыхнула мысль, будто искра.

От неожиданности Марк вздрогнул. Эта мысль, словно электрический разряд, прошила его насквозь, резко выдернув на поверхность этого мира. Немного оклемавшись от такого молниеносного всплытия, Марк остолбенел, когда заметил карандаш в своей руке, и лежащий на коленях тот самый рисунок. Минуту или две он не мог пошевелиться. Пытался найти в уме какое-то объяснение всему этому артхаусу, однако это выходило за рамки здравого смысла.

– М-да, мало мне приключений, – прошептал Марк, взглянув на ещё несформировавшуюся, бессмысленную композицию рисунка.