– Не трогай… В этом телефоне нет никаких игр…

Тимофей невнятно буркнул что-то и вприпрыжку побежал к двери. Через мгновение шкаф затрещал, послышалось тихое детское хлюпанье носом.

С молниеносной скоростью, бросив папку в ящик стола, Марк развернул вокруг своей оси коляску. Увидев лежащего на полу брата, прижимавшего обеими ручонками разбитый нос, из которого на пол капали алые капли крови, Марк одним махом подъехал к нему. В груди бешено колотилось сердце, словно кувалдой дубасило под рёбра.

– Тише-тише, Тимошка… Ты же мужчина, – медленно, чтобы не начать заикаться, успокаивал он брата, хотя внутри его всё колотилось. – В-встать мо-можешь? Дай руку… Во-вот так…

Поднявшись, Тимофей всхлипнул пару раз, волоча медленно ноги, подошел к кровати и сел, всё также держась за нос обеими руками. Казалось бы, ещё минуту назад он был полон энергии, а сейчас… Сейчас же он сидел неподвижно и глядел поникшим взглядом в одну точку.

В прихожей послышались глухие, весомые шаги, сопровождаемые слабым шарканьем. Именно эти шаги заставили Тимофея подвинуться вплотную к стене и ещё более испуганно смотреть большими круглыми глазами в сторону дверного проема.

При виде этих бедных глазёнок у Марка свело горло. Он хорошо знал, что за почти любую ошибку, любое падение отец не пощадит, и неважно, что вызвало эту ошибку. Поэтому, если что-нибудь случится, лучше всего было промолчать, скрыть следы. Но как быть сейчас, когда этот Шумахер разбил себе нос? Что делать? Может, сказать, что толкнул, взять всю вину на себя? Тогда точно не видать поездки. А это, вполне возможно, последний шанс. Тебе уже двадцать четыре. Заметил, с каждым годом из головы, как из дырявого ведра, утекает всё больше и больше правил, формул?

Эти мысли, которые, казалось, остановили время, вскоре прервал суровый мужской голос:

– Что здесь случилось? О… Вообще супер…

Немного повернувшись на коляске, Марк увидел, стоящего возле двери отца, который был, судя по всему, сильно ошарашен представшей перед ним картиной. Спустя пару минут, округлое, чисто выбритое лицо Владимира Михайловича налилось багровой краской, а на гладкой шее, сливающейся с ключицами, выступили тонкие жилки.

– Что это такое, Тимох? Объясни мне, – громко с оттенком нараставшего гнева произнес он, присаживаясь на край кровати. – Покажи… Отнял руки… Я сказал отними руки… Или ты ещё мозги себе вышиб? Обратно вкручу…

Сотрясаясь всем телом от страха, Тимофей, всхлипнув, нехотя подчинился отцу.

Маленький носик теперь был похож на синею с красным отливом сливу, а верхняя губа была рассечена. От этого вида у Марка по спине пробежали мурашки.

Да, это был пустяк в сравнении с тем, что ему представлялось, в непонятно откуда берущихся видениях. Однако, когда ты наяву наблюдаешь боль и страдания близких тебе людей, то это не идет ни в какие сравнения.

– Сколько мне вдалбливать тебе, ходи нормально? – распекал сам себя Владимир Михайлович. – Болит переносица?… Ты можешь объяснить, как это вышло?

– П-п-па-па не-не кри…, – Марк запнулся, услышав.

– Мало мне проблем с одним инвалидом… Так ты еще покалечь сам себя…

В правый висок, как будто кто-то ударил молотком. Марк стиснул зубы от тупой неожиданной боли, которая молниеносно распространилась по всей голове, сжав её в тиски. В ушах невыносимо звенело, причем на разные лады. Эта какофония заглушала всё вокруг. Мебель, стены, потолок рассыпались, словно были сделаны из песка. Начал вырисовываться знакомый, холодный, тёмный окоп.

«Нет, нет, только не сейчас», – завопил в мыслях Марк, всеми силами пытаясь не подавать виду, что с ним что-то не так.