Заперебирал руками по колёсным ободам, словно хотел куда-то сбежать, скрыться от всего. Да вот только куда? Нередко в мечтах рисовал: просторная, светлая аудитория, ряды парт ступенчато взбирались вверх. Марк сидел на первом ряду и что-то чертил на ватмане, время от времени посматривая на тёмно-зелёную доску, где мелом была начерчена трёхмерная, замысловатая, геометрическая фигура.

Тихо, лаконично тикали настенные часы. Будто бы намеренно попадая в их такт, цокал каблуками лаковых туфель сухой, невысокого роста, седой профессор, который прохаживался по аудитории.

Наверное, после долгих пар Марк с удовольствием сбежал бы по широкой мраморной лестнице вместе с друзьями на улицу. Свежий ветер трепал бы его волосы. Весёлые разговоры. Смех. Бурные обсуждения планов на вечер.

Однако это были всего лишь мечты, пустая игра фантазии, за которой ничего не стояло. Мечта, словно мираж, к которому ты постоянно стремишься и никогда не достигаешь, спотыкаясь об острые камни реальности.

Вот и сейчас один из таких булыжников с самого утра хорошенько огрел Марка, причинив лютую боль. По наитию подъехал к столу и опёрся на него локтями. Пытаясь успокоиться, посмотрел в окно, но кроме ярких бегающих точек не смог разглядеть ничего. Что творилось в комнате, тоже не слышал.

В голове сгущались чёрные, грузные мысли, образовывая какой-то нервный комок, который с невероятной скоростью увеличивался, сдавливая мозг.

«Отец сказал правду… Из-за меня родители не могут никуда выехать, потому что я не способен самостоятельно сходить в туалет… Из-за меня моя семья не может ночевать в деревне, так как я задыхаюсь там… Из-за меня отец упрекает маму, что она не хочет заниматься огородом… Три года назад дедушка ослеп тоже из-за меня… У него было воспаление легких… Вместо того, чтобы взять его к нам, вылечить, мама побоялась, что я заражусь, и положила дедушку в больницу… А он… Лучше бы я…».

Марк стиснул зубы, чтобы не заплакать. Однако, как назло, по щекам всё равно скатилась пара скупых слезинок, которые он в тот же момент смахнул, как только ощутил чью-то руку на плече. Оглянувшись, Марк расплывчато увидел мамин силуэт.

– Сынок, пошли кушать. Там я приготовила твоё любимое мясо по – французски и нажарила оладьев. Пойдём, а то всё остынет, – прорвалось сквозь затухающий звон.

Немного замявшись, Марк с большим трудом отыскал в себе силы улыбнуться.

– Хорошо, мам, скоро подъеду… Мне тут срочно надо найти одну книгу, – на ходу придумал причину, чтобы еще несколько минут побыть одному.

– Может, тебе помочь?

Екатерина Евгеньевна, подойдя ближе, со вздохом взяла пару книжек из завала, который творился на столе. Тонкие, бледные пальцы с быстротой сложили их в стопку и отправили на полку.

– Когда я приучу твоих братишек к порядку? Не знаю, как быть, – удручающе произнесла она, поправляя упавший на ухо локон. – Ты был бы совсем другим…

– Никто, никогда не узнает, кем я был бы, – оборвал Марк мать, подобрав с пола бумажную стрекозу, поделку брата.

– Удивительно, как это Костику удаётся так склеивать… С первого взгляда она кажется живой… А если присмотреться, то… Крылья, одно уже, второе длиннее… Лапы кривые… И что с неё…

Швырнув стрекозу на залитый солнцем подоконник, он покачал головой и продолжил свой бутафорский поиск.

– У каждого своё предназначение, сынок, – прошептала Екатерина Евгеньевна, прижав Марка к себе. – Я хотела, чтобы ты выздоровел, чтобы ходил, чтобы ни от кого не зависел… Мы с папой делали всё ради тебя… Возможно, этого было недостаточно… Пожалуйста, извини…

Марк чувствовал тёплое мамино дыхание, ласкавшее с каждым произнесенным словом его макушку, трепетное биение её сердца, терпкий запах охры. Ему было жарко, душно в этих сковывающих объятьях, из которых не терпелось ускользнуть поскорее.