Наконец, он остановился в каком-то незнакомом, бедном квартале, забившись в темный угол между двумя зданиями. Он рухнул на землю, задыхаясь и пытаясь унять дрожь.

Из-за крыш поднимались клубы черного дыма. Это горел его дом. Горела его прежняя жизнь. Прах его семьи, его надежд, его будущего ученого-чиновника – всё уносилось ветром.

Он был один. Совершенно один в огромном, жестоком мире, который только что показал ему свое истинное лицо. На его семью наложили клеймо измены. Его дом уничтожен. Его родители мертвы. И всё из-за какого-то ларца и тайны, о которой он даже не подозревал.

В этот момент юный Линь Цин умер. Родился беглец. Беглец, у которого не было ничего, кроме боли утраты, клейма предателя и смутного понимания того, что за падением его семьи стояли силы, гораздо более могущественные, чем просто имперская власть. Силы, связанные с той жуткой аурой, что исходила от Цензора Вана. Силы, что искали то, что было у его отца. То, что, возможно, было связано с Бессмертием.

И теперь этот путь, усыпанный костями, о котором предостерегал отец, открылся перед ним. Вопреки своему желанию. Вопреки всему.

Его жизнь, как и его дом, превратилась в прах на ветру. Но из этого праха должно было вырасти что-то новое. Что-то, что сможет выжить. Что-то, что сможет отомстить.

Запах гари преследовал его. Линь Цин бежал по лабиринту узких, вонючих переулков, где солнце почти не проникало, а тени были густыми и полными неопределенных опасностей. Его легкие горели, сердце колотилось как сумасшедшее, а в ушах всё еще звучали крики и треск огня. Он бежал от прошлого, которое в одночасье стало кошмаром.

Добравшись до какого-то незнакомого, грязного закоулка, он рухнул на землю, дрожа всем телом. Холодный пот струился по лицу, смешиваясь со слезами, которые он не мог остановить. Его дом, его семья, его спокойная, предсказуемая жизнь – всё это исчезло, как дым от пожара.

Он был один. В огромном городе, где каждый кирпич, казалось, напоминал о его потере, он был никем. Беглец, сын изменника. Клеймо, которое теперь нес его род, было несмываемым. Если его найдут, его ждет та же участь, что и отца, или еще хуже.

Первые дни слились в мучительный туман. Голод стал его постоянным спутником. Медные монеты, что были у него в кармане, быстро закончились. Он пытался просить милостыню, но его чистая одежда, хоть и помятая, и непривычный вид, сразу выдавали в нем чужака, в этом мире нищеты. Его либо игнорировали, либо прогоняли с руганью, а то и с ударами.

Он видел, как живут другие – бродяги, беспризорники, калеки. Они казались частью самого камня и грязи этих кварталов. Они выживали, хватаясь за любую возможность, обманывая, воруя, сражаясь за каждый кусок. Мир, который он знал, с его правилами приличия, законами и справедливостью, здесь не существовал. Здесь правило только одно: выживает сильнейший и самый хитрый.

В одну из ночей, когда голод стал невыносимым, Линь Цин увидел, как мальчишка немногим младше его, проворно вытащил из кармана зазевавшегося торговца мешочек с монетами и растворился в темноте. Это было отвратительно, но… эффективно. В ту же ночь, дрожа от стыда и страха, Линь Цин украл у уличной продавщицы пару зачерствевших булочек. Вкус был как у песка, но это была еда. Это был первый шаг по пути, который он никогда не мог себе представить. Пути выживания любой ценой.

Он учился прятаться. Днем – в толпе на рынках, где его теряли из виду. Ночью – в темных углах, за мусорными баками, под мостами. Он спал урывками, вздрагивая от каждого шороха, видя во сне горящий дом и лицо Цензора Вана, искаженное нечеловеческой яростью. Эта аура власти и чего-то темного, исходящая от Цензора, была еще одним напоминанием о том, что за падением его семьи стояло нечто большее, чем просто политическая интрига.