Госпожа Ли… его мать…

Холод ужаса и горя пронзил Линь Цина, вытесняя страх. Его сердце сжалось до боли. Мир сузился до одной точки – неподвижного тела матери.

«Ничего, господин!» – доложил стражник, обыскавший его. «Обычный мальчишка. Ничего ценного».

Цензор Ван с презрением посмотрел на Линь Цина. «Ничего? Сын такого человека? Возможно, он сам ничего не знает. Или… его отец был умнее, чем я думал». Он на мгновение задумался, его глаза опасно блеснули. «Если ларец уничтожен… возможно, его сущность или часть силы перешла к кому-то близкому? Или он оставил другой способ его восстановить или найти?»

Он снова посмотрел на Линь Цина, и в его глазах появилось жуткое подобие интереса. Линь Цин почувствовал, как эта невидимая сила исследует его, ощупывает его тело, его душу. Это было омерзительно, как прикосновение слизняка.

«Оставить его?» – спросил один из офицеров. «Он свидетель…»

«Свидетель чего? Гибели своей семьи?» – усмехнулся Цензор Ван. «Нет. Он никто. Прах на ветру. Если в нем что-то есть, оно проявится. Если нет – он сгинет. Связываться с ним сейчас слишком хлопотно, если он пуст. А если в нем есть искра… мы найдем его позже. Или он сам придет к нам». В его голосе звучала абсолютная уверенность в собственном превосходстве. Видимо, его «сканирование» Линь Цина не обнаружило ничего значимого.

«Сжечь дом. До основания. И не оставить ни одного живого существа. Пусть это будет уроком для тех, кто посмеет скрывать что-либо от Императора и от… нас», – произнес Цензор Ван, и последнее слово он произнес почти неслышно, но с таким весом, что стало ясно – он говорил не только от имени Императора.

Приказ был отдан. Стражники начали обливать постройки горючей смесью. Слуг, которые не были убиты сразу, вытаскивали во двор и… Линь Цин отвернулся, не в силах смотреть. Он слышал их крики.

Тот стражник, что держал его, ослабил хватку. Приказ был ясен – уничтожить *дом* и *всех в нем*. Но конкретно про *его* судьбу Цензор Ван сказал «Прах на ветру… сгинет». Возможно, стражник понял это как разрешение не тратить на него усилий, ведь дом всё равно сгорит. Или, возможно, Цензор Ван намеренно оставил эту лазейку, видя в Линь Цине потенциальную, хоть и слабую, нить к тайне, которую он не смог найти.

Это был единственный шанс. Инстинкт выживания, пробужденный ужасом потери и видом мертвой матери, взял верх над парализующим горем.

Линь Цин, всё еще лежавший на земле, резко перекатился, уходя от стражника, который отвлекся, услышав крики из дома. Боль в скрученных руках была сильной, но он не обращал на нее внимания. Он вскочил на ноги.

«Он бежит!» – крикнул кто-то.

Не оглядываясь, Линь Цин бросился к задним воротам. Он слышал топот ног за спиной, крики стражников. Одна из стражниц попыталась перехватить его, но он, споткнувшись, проскользнул мимо нее. Он видел, как она замахнулась копьем, чувствовал свист воздуха, но удар не достиг цели.

Задние ворота были заперты. В панике Линь Цин огляделся. В заборе был узкий лаз, которым пользовались только слуги. Он бросился к нему.

Пламя уже охватило часть дома, дым ел глаза. Жар обжигал лицо. Стражники были близко. Он протиснулся в узкий проход, царапая одежду и кожу.

Выбравшись наружу, он оказался в узком, грязном переулке за домом. Звуки пожара и резни оставались позади, но не заглушали криков в его собственной голове. Он встал, дрожа всем телом.

Несколько стражников выбежали из боковых ворот, заметив его. «Туда! Он там!»

Линь Цин бросился бежать, не разбирая дороги. По узким переулкам, мимо испуганных взглядов редких прохожих, которые спешили убраться подальше от шума. Он бежал, пока хватало сил, пока легкие не горели, а ноги не подкашивались.