Бостонские компаньоны были нетипичны по размеру своих инвестиций, но они были не единственными крупными торговцами, вложившими капитал в промышленное производство. Швейцарские торговцы к началу XIX века начали инвестировать в эльзасскую хлопковую отрасль, а также в зарождающийся хлопковый комплекс Ломбардии. Их примеру последовали барселонские торговцы. В Мексике также большая часть капитала, вложенного в хлопковое производство, происходила не из самой текстильной отрасли, а из состояний, накопленных в торговле. Из сорока одного капиталиста, открывшего хлопковые фабрики в Пуэбле с 1830 по 1849 год, девятнадцать были торговцами, пять – землевладельцами и только трое были раньше связаны с текстилем[304].

Богатые торговцы, многие из которых были иностранцами, также играли центральную роль в развитии российской хлопковой текстильной промышленности, и наиболее характерным примером был Людвиг Кноп. Кноп, родившийся в Бремене в семье торговцев средней руки, приехал в Россию в 1839 году в качестве помощника представителя манчестерской торговой фирмы de Jersey, импортировавшей пряжу. В восемнадцать лет он уже был хорошо знаком с технологиями производства хлопка и увлечен его перспективами. Когда спустя четыре года Британия отменила запрет на экспорт текстильных машин – запрет, согласно которому, в частности, с 1786 по 1843 год был незаконным экспорт мюль-машин (и их чертежей), Кноп начал привозить эти машины вместе с британскими инженерами и механиками в Россию. Он также импортировал выращенный в Америке хлопок и добывал кредиты за рубежом для российских производителей. С 1843 по 1847 год он построил восемь прядильных фабрик, в конечном итоге продав эти фабрики российским предпринимателям. На волне быстрого мирового роста хлопковой промышленности Кноп стал самым выдающимся российским промышленником[305].

Такая мобилизация капитала почти всегда происходила с помощью родственных связей. Например, бостонские компаньоны опирались на родственников в деле инвестиций. Точно так же поступало семейство Фрёнкель в Верхней Силезии, построившее в городе Лодзь и около него целую империю, занимавшуюся прядением, ткачеством и отделкой, эффективно объединив семейный капитал и управленческое мастерство. Однако лучшим примером важной роли семьи в зарождающейся хлопковой промышленности был Эльзас, где горстка семей господствовала в колоссальной местной отрасли на протяжении многих поколений: среди них Дольфюсы, Кеклены и Шлюмберже. Эти семьи были связаны взаимными браками. У Пьера Шлюмберже, одного из главных хлопковых предпринимателей Мюлуза, чьи прядильные фабрики и печатные мастерские после его смерти были оценены в 1,3 млн франков, имелось больше двадцати детей и внуков, которые вступили в зрелый возраст с 1830 по 1870 год. Девятнадцать из них были женаты, четырнадцать – на представителях эльзасской буржуазии, а трое – на представителях буржуазии хлопкового порта Гавр. Таким образом, текстильная буржуазия Мюлуза была невероятно тесно связана и способна к организации (в 1826 году ею было основано «Промышленное общество Мюлуза») и использованию власти в целях создания благоприятствующей их интересам политической, общественной и экономической среды. Один из их потомков, Андрэ Кеклен, получил меткое прозвище «султан Мюлуза»[306].

Россия: Людвиг Кноп и его жена

Франция: Андрэ Кеклен

Бельгия: Ливен Баувенс

Мексика: дон Педро Баранда

Таким образом, доступ к капиталу и опыт текстильного производства были необходимы для великого начинания по производству пряжи и тканей с помощью машин, но катализатором, превратившим эти предварительные условия в полноценную хлопковую индустриализацию, стало давление, а именно конкуренция с британским импортом. Во всем мире применение механизированного производства хлопка мотивировалось необходимостью замещения иностранного – как правило, британского – импорта внутренней продукцией, точно так же, как в свое время Англия активно боролась за освобождение от зависимости от импорта из Индии и переход на продукцию отечественного производства. К 1800 году Британия наводняла мировые рынки, экспортируя гигантские количества хлопковой пряжи и, в меньшей степени, ткани: стоимость экспорта в Европу с 1780 по 1805 год увеличилась более чем в двадцать раз