– А между тем в пещеру за полтора года, прошедшие после твоей находки, так никто и не пошел. И если мы с тобой, к примеру, завтра туда пойдем, а мы пойдем, – серьезно заявил он, – то я почти гарантирую, что там все проходы на нижние уровни взорваны так, что хоть закопайся, а не попадешь. Официально это будет называться «зона повышенной сейсмической опасности».

На следующее утро мы действительно сходили к пещере. Все известные мне входы были завалены, а возле центрального появилась сторожка, где странный мужчина рассказывал, что пока туда ходить опасно, но скоро здесь появится целый туристический благоустроенный и безопасный участок, куда можно будет ходить с проводником. На мой вопрос, где будет проходить участок и по каким зонам пещеры, он не ответил, зато начал интересоваться, откуда мы, как зовут. Игнат Ипатович представился моим дедушкой, обозвав Саньком, а себя представил, как Петра Васильевича, отставного военного из Севастополя. На том и расстались.

– Ну что, прав я был, Расть. Это глобальная, общемировая система по сокрытию реальной исторической правды, то есть кривда. А они реально существовали. Может, и сейчас существуют, кто их знает. Для меня это уже не станет целью в жизни, а вот для тебя – да. Ради такой разгадки стоит жить. Да и Скуратов определил тебе дорогу. Дорога Рюрика – это дорога Воина, Охранителя и Созидателя. Но воинская стезя – главная. Видимо, без воинской стези невозможно разгадать эту многотысячелетнюю загадку, – задумчиво проговорил он.

– И что же мне делать? Для разгадки тайны? Мне же всего одиннадцатый год. Уже, правда, почти одиннадцать, – поправился я.

– Учиться, Расти. Постигать. Быть лучшим во всем. Становиться воином. Получать максимальное количество компетенций и знаний, они потом помогут в жизни – она у тебя точно простой не будет. Ну и главное, оставаться независимо ни от чего Человеком. Это запомни. Это тебе мой наказ. Запомни это раз и навсегда. Ты не вправе нарушать свои личные моральные правила. Свое моральное право.

– А что за правила? У меня их и нет, правил.

– Будут, Расть. Одно ты уже можешь себе записать – всегда оставаться Человеком.

– Ну тогда два, Игнат Ипатович, – улыбаясь, погладил я Сапу. – Я в ответе за тех, кого приручил.

– Правильно. У Экзюпери много можно почерпнуть. Эх, жаль, погиб за штурвалом в сорок четвертом. Много бы еще написал достойного, летчик-писатель, – отвлекся он. – Вот и пиши свои правила. Всю жизнь пиши. Тогда все получится. И Изначальных найдешь. И потомком Рюриков станешь, раз уж в тебе его кровь угадывается. Скуратов ведь совсем не простым человеком был. Ведуном был. Ведал он то, что другие не понимали. Да и прожил на удивление долго. Вот как ты думаешь, сколько ему было лет?

– Ну когда мы познакомились, было восемьдесят девять, он сам так говорил, а умер в девяносто один. Я точно знаю.

– А вот у меня другая информация. Мой товарищ занимался историей Тибета, он и сейчас там живет. Так вот он, по идее, ровесник Агея Ниловича, ан нет. Он заявляет, что был его учеником еще до революции и Скуратов уже был пожилым, хоть и активным мужчиной. И фото показывал. Я сравнил с вашими специально. Один в один совпадают. Так. Мы живем в мире, о котором толком ничего не знаем. Вот разобраться в этом и стоит жизни.

Родители приехали в конце августа. Привезли грустную новость. Они переезжают в Москву в Академию на учебу, а мы с сестрой, которая только поступила в Симферопольский мединститут, пока этот год оставались жить в Крыму в надежде, что папе с мамой выделят квартиру и можно будет переехать. Когда мы с Ирой и соседями провожали их, я плакал. Тихо, стараясь никому не показать, но слезы катились, и я ничего с этим поделать не мог.