Я пытался избавиться от глупого ощущения, но безрезультатно. Осматривался, стараясь разглядеть хоть кого-нибудь, но тщетно. Только один раз в толпе возле очередного барда, играющего на гитаре, мелькнул подспудно знакомый образ, но как раз его тут быть не могло.

Он сидел где-то далеко и еще долго не должен быть выйти, хотя лицо, а особенно наглый жесткий взгляд были похожи. Но был он почему-то не белобрысым, а шатеном. В этот момент Лена потянула меня к картинам, и я плюнул на ощущения, тем более что картины меня тоже увлекали, да и она начала задавать вопросы: «Что с тобой?»

Ночевали на даче. Долго сидели в беседке и смотрели на плещущийся в мангале огонь. Владимир Ильич с мамой Лены ушли спать, строго погрозив пальцем: «Глупостями всякими не заниматься».

Где уж там, как только они скрылись в доме, Ленка перелезла ко мне на колени и заявила: «Раньше, согласно твоей любимой истории, девушки в двенадцать лет уже выходили замуж, а в пятнадцать рожали детей. Кстати, все мои подруги рассказывают, не скрывая, что они уже спали с парнями, правда, постарше их. А мы не то что не спали, еще толком и не целовались, и еще я решила, что теперь буду Аленой. Папа пообещал даже в свидетельстве о рождении изменить имя. Зови меня так, ладно?»

Я молча кивнул. Да и что говорить, когда от переживания горло перехватило.

– Ну Расть. Не сиди ты как истукан. Обними меня хоть.

Я погладил ее по спине.

– Да не здесь. Ну грудь мне погладь, а лучше поцелуй. Или нет. Пойдем ко мне в комнату. Я стащила у родителей из секретного места видеокассету, а видик еще с утра стоит в комнате. Я тебе кое-что покажу.

– Так ты к этому готовилась, хитрая, – расслабился я. – Ну хоть посмотрю, как нужно, а то, со слов других пацанов, выходило уж совсем все коряво и некрасиво.

Мы устроились смотреть видик на полу перед телевизором. Звук был почти выключен. Кассета была немецкой, и там показывали такое, что я впал в полный ступор. И не только от самого действа, но и от сравнения физических параметров. По сравнению с действующими лицами на экране я был лилипутом, да и все, кого я видел из мужчин в гарнизонной бане по субботам, тоже.

– Расть, – шепотом заговорила Алена, – ну чего ты сидишь с открытым ртом. Голых женщин, что ли, не видел?

Я кивнул. На самом деле, я несколько раз видел голую Ирку и маму, но это было совсем другое. Алена подсела ближе и скинула с себя футболку, оставшись в одном бюстгальтере. Развернулась ко мне спиной.

– Поможешь расстегнуть?

Утром Лена, то есть теперь Алена, вела себя так, как будто ничего не произошло, хоть особо ничего такого и не было, но мне было не по себе. После завтрака мы собрались ехать домой. Как только сели на заднее сиденье, она спокойно положила мне руку на колено и стала поглаживать, а сама в это время рассказывала родителям, сидящим впереди, про подругу Лику, которая влюбилась в Талькова и везде носит медальон с его фото. Как я удержался, чтобы не вскрикивать, когда она периодически впивалась ногтями мне в ногу, даже объяснить не смогу.

– Я теперь знаю, как нужно тренировать тебя и как лучше делать мне, – шепнула она, – приедем, покажу. Я ночью попробовала. Все получилось.

Перед перевалом она убрала руку и краем губ улыбнулась, мол, пока тебе хватит. Но так подумал только я. По приезду она потащила меня к себе в комнату якобы позаниматься английским. Владимир Ильич уехал сразу по делам, а Аленкина мама пошла на кухню со словами: «Обед в четырнадцать, а пока позанимайтесь, конечно, если Растислава сестра не потеряет».

– Мам. Ира до вечера в институте, так что Расти спокойно может побыть у нас. Правда, Расть?