– Все снова возвращается на круги своя, – Джи вздохнула и перебросила два хвостика из волос вперёд. – Джейк звонил?

– Нет, – я вздохнула, – он теперь игнорирует моё существование. Когда ему позвонили из больницы, он принял к сведению то, что его сестра умирает, но даже не поинтересовался. А вот Холли обещала вырваться, как только сможет.

– Никогда бы не поверила, что Джейк способен на такое, – Джи покачала головой. – Это все Шерил?

– Она самая.

– М-м…

Джи прочесала руками один из хвостиков. Я сонным взглядом проследила, как бледные пальцы, словно акульи плавники, рассекают блестящую чёрную гладь волос. Как же спать охота…

На следующий день я, лучащаяся радостью, но все еще бледная, вышла на крыльцо больницы. Стоял чудесный осенний день, хрусткий и звонкий, сияющий и золотой, как церковный колокол – то тут, то там можно было увидеть пациентов, счастливо воссоединяющихся со своими семьями. Мысленно порадовавшись за них, я поискала взглядом своих и, увидев, просияла: Джи стояла у своей машины, а рядом с ней – Холли с огромным букетом фрезий. Увидев меня, обе замахали руками.

– Привет, подранок, – Джи дружелюбно толкнула меня в плечо кулаком, а потом обняла, – я так скучала по тебе в обычной одежде.

– Лив! – Холли едва ли не прыгала на месте, сияя своими голубыми глазищами. – С выздоровлением!

– И я скучала, – я стиснула в объятиях сразу обеих, крепко-крепко. – Как хорошо ехать домой!

Джи открыла передо мной дверь машины, и я села, уткнув нос в душистый букет цветов. Холли расположилась позади, Джи бухнулась на водительское сиденье и подняла типичную водительскую суету: поправление зеркала, потом кресла, шуршание бумажками в бардачке. Она тщательно проверила документы в бумажнике, потом, вздохнув, пристегнулась.

– Ну что, девчонки, поехали?

– Поехали! – закричала Холли. Я улыбнулась.

– Куда едем?

– В пиццерию, – Джи затормозила на пешеходном, сурово глядя на медленно переходящую дорогу пожилую парочку. – Посидим, выпьем пивка… ну, точнее, сока. Или газировки. Поедим пиццы. Отметим, так сказать, твою выписку.

Я опустила козырёк, пряча глаза от солнца. Наступил октябрь: как и все городки в Америке, Пайнберри принялся неспешно готовиться к Хэллоуину – повсеместно витрины украшали зловещими тыковками из бумаги, гирляндами в виде летучих мышей или чертей, по вечерам деревья на аллеях загорались яркими лампочками, а на столбах то тут, то там виднелись объявления о предпраздничных акциях и мероприятиях. Я прижалась лбом к стеклу и прикрыла глаза. Меня мутило, голова кружилась. Неосознанно я дотронулась до шрама на шее, но успела отдёрнуть руку прежде, чем кто-либо заметил и спросил, в чем дело. Рана не болела – все было хорошо. Отчего же тогда мне так паршиво?

Джи припарковалась у пиццерии. Взяв в руки сумочку, она осторожно толкнула меня:

– Вылазьте, Йеллоувуд! Пойдем, поедим.

Я вышла последней. Настроение вдруг ухудшилось. Солнце нещадно палило, хотя сейчас, в октябре, оно уже не должно даже пригревать…

– Лив? – Джи взяла меня за руку и с тревогой покосилась на Холли. – Тебе нехорошо? Ты такая бледная…

– Нет, идём, – я перевела дух и вытерла испарину со лба. – Веселиться, ура.

Обе переглянулись с нескрываемым волнением и, взяв меня под руки (на самом деле, под руку взяла только Джи – маленькая Холли обняла меня за талию), повели в прохладную пиццерию. Скрывшись от солнца, я вновь почувствовала себя почти здоровой. Джи с Холли громко спорили, за каким столиком нам надо сидеть, а я лишь растерянно смотрела по сторонам. Казалось, что все смотрят только на меня, но, на самом деле, все были заняты своими делами.