– Но ведь это не одно и то же! – заплакала я, размазывая косметику по лицу.

Джи хлопнула мне по рукам и протянула влажную салфетку – упаковка предусмотрительно стояла на барной стойке.

– Чужих детей не бывает, – прошептала она, и даже за грохотом музыки я услышала её голос. – Не думай обо всем этом так глупо, не рви себе сердце – всегда есть шанс начать жить заново.

Я взглянула в добрые голубые глаза, полные тревоги и любви, и шмыгнула. Она грустно улыбнулась, протянула мне еще одну салфетку и жестом подозвала Руперта.

– Воды, пожалуйста.

Глядя на Женевьеву, я вдруг переосмыслила все то, что мучило меня все это время. Я не имею права ставить крест на себе только потому, что бесплодна. У меня не будет дочери с моими глазами – но будет ребенок, который полюбит меня даже сильнее, чем родной, ведь я спасу его от одиночества и ощущения собственной ненужности. Посасывая край стакана с водой, любезно предложенного Рупертом, я вдруг сделала то, чего не делала очень давно – начала мечтать. Я представила себя за плитой, жарящую оладьи, а сзади сонно клюёт носом мой сын. Я отвожу его в школу. После мы идём в пиццерию с Джейкобом и Холли, и она взахлёб обсуждает с Чарли (так хочется, чтобы сыночка звали так же, как и моего отца!) последнюю серию молодёжного сериала. Хэллоуин. Мы вместе выбираем костюм, и Чарли заявляет, что хочет быть пиратом. Рождество. Он открывает коробку и бурно радуется машинке на дистанционном управлении. Он взрослеет, впервые бреется, стесняется подростковых прыщей, приводит в дом девушку, которую, мучительно краснея, представляет мне. Мы разговариваем, едим мой пирог… и кому какое дело, что я не умею готовить? Научиться никогда не поздно! Грезы относят меня за потолок с его цепями, под самые облака и даже выше.

– Привет.

Я вздрогнула, повернулась и увидела вдруг те самые глаза. Незнакомец из кафе сидел совсем рядом и таращился на меня, сведя брови к переносице. На голове царил симпатичный беспорядок, губы подрагивали от неуверенной ухмылки. Я внимательнее пригляделась и с удивлением заметила, что он симпатичный. И щетина ему очень даже шла…

– Ты что, следишь за мной? – запинаясь, спросила я.

Джи с любопытством и тревогой взглянула на незнакомца. Парень же безо всяких эмоций посмотрел на меня так, словно я была очень скучной передачей. Странно, сейчас он на вид абсолютно здоров. Белая кожа больше не кажется истонченной и прозрачной, она выглядит нормально. Глаза сияют, но уже не болезненно. Он больше не похож на наркомана без дозы.

– Я захожу сюда иногда, – он проводил взглядом парочку девиц, и те очарованно заулыбались в ответ. – Пропускаю стаканчик-другой…

– Стаканчик-другой… – повторила я, глядя на его ладони. Какие удивительно длинные пальцы…

– Эй… – Джи дотронулась до моей руки. – Может, нам лучше…

– Как тебя зовут? – спросила я, проигнорировав ее.

Этот парень мне не нравился: он странно выглядел, странно пах, странно вёл себя. Вдобавок ко всему, Чувство вновь подняло свою уродливую змеиную голову и забило тревогу.

– Алекс, – отозвался тот, крутя на полированной стойке цент. Монетка крутилась на месте, поблескивая, очертания смазывались, превращая её в шар…

– Я Оливия, – вдруг произнесла я, – если ты хочешь знать.

– Очень хочу, – прошептал Алекс.

В этих глазах клубилась тьма, и, почувствовав ледяной укол страха, я опустила взгляд на его предплечье.

– О, черт!..

Рукав задрался, обнажив бледную кожу, пестрившую кровоподтеками различных цветов – от бордового с фиолетовыми вкраплениями до грязно-жёлтого. Алекс инстинктивно дернулся, стремясь прикрыть увечья, а я почувствовала лёгкую тошноту.