– Нет, пока нет. Надо пристегнуться, мы будем снижаться. Нужно помолиться.

– Да… да.

Я суетливо завозился по обе стороны своего сидения в поисках ремней, и сомкнул их прежде, чем меня успела попросить об этом подоспевшая стюардесса.

Самолет стал снижаться и, приблизившись вплотную к земле, тряхнулся от соприкосновения шасси с асфальтом и стремительно сбавлял скорость.

– Мы дома, – тихо сказал Арби.

Я кивнул, безмолвный от мурашек, проступивших по всему моему телу.

Мы дома. Я дома. Эта атмосфера, этот неповторимый мир обособленных, собственных устоев, таких чуждых всем остальным. Горы, окружающие со всех сторон; чрезвычайно доверчивые кошки и их чуть менее, чем где-либо еще, пугливые котята; спокойные стаи псов, мирно разгуливающие, где им заблагорассудится, и никого не цепляющие; невероятно огромное количество аптек и бессчетное количество такси; машины с галлонами родниковой воды… всего не сосчитать. Эти уникальные взаимоотношения между людьми; высокими моральными принципами с не всегда высокопринципиальной действительностью; трогательное и дружелюбное панибратство, такое родное и ничем не стесняющее; воздух, такой противоречиво чистый и вязкий в жару…

Азан… мысль о том, что я регулярно, ежедневно пятикратно буду слышать призыв на молитву сразу из нескольких мечетей, ввергла меня в освежающее блаженство.

Я здесь живу. Я теперь здесь живу. Я еще долго не смогу осознать это. Еще долго меня не будет отпускать восторг, новизна и чувство глубокой приверженности. Кажется, что она – приверженность – обволакивает меня с головы до пят, и как только я сойду с трапа – мои ноги тут же начнут пускать корни, пускать их повсюду, и тогда все тут прорастет мною. Когда самолет остановился, мы вышли, дожидаясь, пока пассажиры суетливо и сумбурно вытащат из багажных отсеков свои вещи. Оказавшись снаружи, я глубоко вдохнул этот чистый, природный воздух, который даже не сумел перебить никакой аэродром. Меня пронизало; в истовом возбуждении меня пробивали дрожь и озноб. Ступив в автобус, стоявший в ожидании пассажиров, мы с Арби припали к окну у перил, и стали впиваться взглядами в дневной облачный туман, окутавший горы, которые далеко впереди вырисовывали волнообразные очертания. Я чуть вытянул шею, чтобы посмотреть в сторону города. Первое, что бросалось в глаза – высотные здания «Грозный-сити», и это было безумно красиво. Они не были особо большими – те же здания «Москвы-сити» и вовсе являются так называемыми «небоскребами» по сравнению с этими, но – в реалиях небольшого города, коим является Грозный, – это вполне себе настоящие высотки, которые видно отовсюду.

Люди в автобусе буднично переговаривались, присаживаясь или становясь у поручней, кто-то сразу бешено заколотил пальцами по экрану телефона, печатая сообщения, а другие звонили родственникам. Их всех кто-то встретит, встретят и меня. Никогда – можно быть уверенным – ни один чеченец не останется без встречающего. Ни на вокзале, ни в аэропорту, ни на причале, ни где-либо еще.

– Я не спросил, – сказал Арби, не отрывая глаз от окна. – Где ты тут будешь жить?

– У дяди дом в Мичурино. А где ты живешь?

– На Трудовой. Это… знаешь, где торговый центр «Гранд Парк»?

Я усмехнулся.

– Естественно.

– Прямо за ним.

– Здорово. Это совсем центр города.

– Почти. Минут десять пешком от центра.

– Разве не меньше?

– Я хожу, не торопясь, – весело улыбнулся он. Его голос был таким низким, что я даже в шутку подумал, что мой слух улавливает не все его частоты, и доходит до меня лишь половина слов.

Когда автобус довез нас до аэропорта, мы вошли в него, оказавшись в белой комнате, где будет сброшен весь багаж.