– Собирайся и вали в свою Москву, понял? – наезжал на меня рыжий лопоухий парень, весь в веснушках.

– Нет. – Невозмутимо отвечал я.

Вспоминая, какое лицо у него было, когда он это услышал, я постоянно смеюсь. Его вид выражал пустое удивление и полное недоумение по поводу того, что же ему говорить дальше. Но ему не пришлось ничего говорить, потому что в тот же момент из-за его спины выскочил совсем миниатюрный шкет с челкой на глазах, врезав мне по рту кулаком. Все это время стоявший рядом со мной родственник очень пугливо и робко делал вид, что не замечает происходящего, и крайне пассивно вмешался лишь после того, как они все набросились на меня.

– Да уж, – смеялся Арби. – Мне смешнее даже не от истории, а от того, что это твое самое яркое впечатление о Чечне.

Теперь смеялся и я.

– А какое тогда у тебя?

– О, это наше купание с братьями в ледяном, просто ледянющем пресноводном роднике в Шатое. Мы купались в нем и пили с него, это как окунуться в чан с холодной минеральной водой. Там очень чистые родники, прозрачные, как стекло. Но я почему-то особо сильно запомнил, как меня удивило одно: там был такой окруженный валунами небольшой, но глубокий как бы бассейн. Родник падал в него, заполняя доверху. Мы в него опускались, купались, ныряли, всякие трюки выделывали. Уставая – прислонялись к камням, знаешь, как в настоящем бассейне. Я не знаю, как эти камни так там сложились и сомкнулись в круг, но это так сильно меня впечатлило, что это – мое самое яркое воспоминание о Чечне.

Я не верил своим ушам, и теперь уже была моя очередь пристально в него всматриваться.

– Ты с Шатоя?

– Да. А ты откуда?

– Я тоже.

– Как? Ты же говорил про Аргун.

– Так я был в гостях у дальних родственников.

– Точно… как твоя фамилия?

– Берсанов. А твоя?

– Магомадов.

То, что мы говорим, что мы с Шатоя, не значит, что мы там родились. Когда человек говорит о своей принадлежности к какому-либо району или селу в Чечне, это чаще всего означает, что оттуда держит корни его род.

– Все как-то поразительно складывается, не находишь? – спросил я.

– А вдруг это продолжается твой сон в аэропорту? – пошутил Арби.

– Я заметил, что в жизни больше сюрпризов, чем во сне. Да и что-то захватывающее, что происходит во снах, всегда обесценивается чем-то менее удивительным, но происходящим в реальности.

Далее наш разговор плавно завершился, и мы молчали, но при этом я ощущал какое-то странное отсутствие дискомфорта. Меня не смущало наше молчание, оно перестало быть неловким. Казалось, что это просто невозможно в условиях первого и поверхностного знакомства, но тем не менее это было так. Арби чуть опустил спинку кресла назад и закрыл глаза, а я глядел в маленький иллюминатор, транслировавший мне облака, оранжевые от лучистого, расплывшегося в бесформенные вспышки, устремленные в разные стороны, палящего солнца. Лучи вели себя по-разному. Они могли прошивать облака насквозь, расстилая свои расширяющиеся плоскости, а могли расплываться, легко и бережно просвечиваясь через плотную завесу ваты.

Облака были невероятны. Они походили на застланную чудовищно колоссальным количеством пуха мощеную дорогу, не имеющей видимой границы. Самая что ни на есть небесная дорога. А если бы где-то они прервались, обличив синеву неба, то это была бы мощеная мостовая без перил над кристально чистой водой. Переведя дух, я тоже откинул сидение, вернув себя в объятия сна.

Меня снова разбудил Арби. Я опять, как ошпаренный, стал оглядываться вокруг.

– Что бы ты без меня делал? – сдержанно пошутил он, улыбнувшись.

– Долетели? – я раскрыл глаза с гримасой на губах, и точно смотрелся нелепо.