– Слушай меня, нахальная сучка…

Договорить мешает хлопнувшая дверь.

Под приближающийся стук каблуков мы отшатываемся друг от друга, и через несколько секунд в кухне появляется мама в вечернем платье.

– О, Максим, – томно тянет она. – Вижу, ты уже познакомился с моей дочерью.

Перекошенное лицо в один миг меняется на приветливое.

– Добрый вечер, Светлана Анатольевна. Так это Алиса, о которой вы столько рассказывали? И как я не догадался?

Теперь он само дружелюбие. Лживый гад! Ведь сразу понял, кто я. И намеренно унижал, сравнивая с прислугой.

– Так приятно, что ты говорила обо мне, – выдавливаю из себя улыбку. И добавляю с нескрываемым цинизмом: – Жаль только, не предупредила, что мой сводный брат – дебил.

Оттолкнув опешившего хама плечом, выскакиваю прочь и бегу к лестнице, пока вслед несется возмущенный вопль мамы:

– Алиса! Извинись сейчас же!

Ну уж нет. Не в этой жизни.

Засыпаю с самодовольной улыбкой, но уже утром понимаю, что погорячилась. За ночь совесть умудряется выцарапать меня из кокона философского пофигизма и заставить проанализировать поведение. Зачем я нарываюсь? Если этот холеный москвич пожалуется своему отцу, я наверняка буду выглядеть в его глазах как полная истеричка. С другой стороны, почему мне важно чье-то мнение? Лучше сразу показать, что я не впишусь в их люксовый мир. Так быстрее прогонят, а я, разумеется, не стану возражать.

К завтраку довожу себя до состояния «да гори оно огнем» и подсознательно готовлюсь принять удар, но спровоцировавшего меня выскочки за столом нет, а Седов-старший произносит лишь два слова:

– Будем знакомы.

У него тяжелый подбородок как у сына и холодный надменный взгляд. Он скуп даже на дежурные эмоции – не протягивает руку, не делает попытки улыбнуться, только рассматривает несколько секунд. Пристально, словно сканирует, и когда отворачивается, понимаю, что меня оценили, причем не очень высоко.

Мама тоже это чувствует и остаток дня возит меня по магазинам, подбирая новую одежду. Упрямства спорить хватает на час. Со второго я обреченно хожу за ней от витрины к витрине. Проще смириться и пережить стихийный шоппинг, чем пытаться объяснить бесполезность трат. Продавцы вьются вокруг, предлагая варианты, я же представляю себя манекеном, на который вешают все подряд.

– Да, да, пиджак тоже возьмем, – кивает мама, когда мне на плечи ложится бархатистая ткань.

– Мне некуда его носить, – вяло возражаю я. – Сама же сказала – в школе будет форма.

– Наденешь дома, к ужину.

Иронично хмыкаю. Надо же, как сильно она хочет реабилитировать меня в глазах отчима. Странно, что вечернее платье не предложила.

– Уверена, что Игорь Николаевич одобрит?

Переигрываю и жду, что мама осадит, но мое неестественное сомнение воспринимается всерьез. В задумчивости постучав пальцем по губам, она качает головой.

– Ты права, рисунок слишком аляпистый, – взмахом руки подзывает к примерочной ближайшего продавца. – Девушка, дайте однотонный. И брюки к нему.

Хочется смеяться и плакать одновременно. Как же нелеп этот мир, где встречают по одежке! Можно подумать, бирка на одежде сделает человека умнее или талантливее.

– Мам, ты в курсе, что я никогда не стану такой как ты? – выдаю наболевшее в лоб, когда мы заходим в ресторан пообедать.

– Увы, да. И это упущение не исправить, – с досадой на лице она ставит пакеты возле стула. – Но пока ты здесь, должна соответствовать.

Впервые не понимаю, как реагировать – оскорбиться или радоваться. С одной стороны, слова мамы унижают достоинство, а с другой, можно счесть их комплиментом, раз даже она признала, что я на нее не похожа.