Для меня Потерянная площадь была прекрасна.

На Муксалме – лишь хижины, изъеденные солью, да гнилой дом Лучезары. Дворец на костяном холме был тюрьмой. А эти яркие дома, катившиеся мимо, как мрамор, сулили свободу – тёплое чувство.

Карета мчалась к витринам лавок и фонарям, сиявшим благосклонно. На горизонте мелькнул костяной холм. Рассвет лизнул дворец, сползая к подножию.

Издали он казался волшебным – не тюрьмой, не логовом чудовищ. Как Мор: соблазнительный снаружи, уродливый внутри.

– Думаешь, он знает? – спросила я, опуская занавеску. В ожившей столице сновали люди. Нельзя, чтобы меня увидели.

Я откинулась на сиденье, глядя на Демьяна. Его чёрные глаза изучали меня с тихим любопытством.

– Узнает, – коротко ответил он.

– Я выиграл время, – добавил Ведагор. – Связал твою служанку. Если Драго не нашли, мы в безопасности.

Губы сжались.

Бедная София. Ей было страшно, когда Ведагор вязал её в ночи.

– Они ещё не знают, что я сбежала, – грустно сказала я. – Стражи не видно.

Я ждала, что Асию перевернут, обыщут каждый угол, лавку, остановят кареты.

– Мор скроет твой побег, – сказал Демьян, глаза непроницаемы в тени. – Слишком рискованно.

– Рискованно? – нахмурилась я.

Объяснил Ведагор:

– Многие боги хотят твоей смерти. Ты пугаешь, как Молох, как Призрак… – он кивнул Демьяну. – Отроки жаждут завладеть тобой ради выгоды. Мор не позволит, чтобы ты попала к другим.

– Уже попала, – слабо ухмыльнулась я, глядя на Демьяна.

Он подмигнул, и живот защекотало.

– Что отроки хотят? – повернулась я к Ведагору.

Он долго смотрел. В нём не было доброты. Всё – ради выгоды. Чисто выбритое лицо открыло шрамы на подбородке, скрученные, как растаявшая ириска.

– Ты истощаешь, – сказал он, будто это очевидно. На мой взгляд он вздохнул. – Не все отроки хотят вечности. Некоторые любят смертных, хотят стареть с ними.

– Я могу это? – ахнула я, глядя на Демьяна. – Сделать бессмертного смертным?

Тени сгустились на его лице.

– Ты можешь больше, чем думаешь, – сказал он с гордостью. – Мор учил одной силе, чтобы отвлечь от других.

– Потому что хотел касаться меня, – возразила я.

– Да. И чтобы скрыть твои силы. Он учил сдержанности. Я научу превосходству.

Я рухнула на сиденье.

– Хватит уроков на вечность.

– Ты не знаешь вечности, Дарина, – его голос стал глубже. – Поймёшь, когда смертные вокруг увянут, города рухнут и восстанут, боги сразятся, острова вырастут. Тогда узнаешь.

Его чёрные глаза были бездной. Я тонула в них.

Ведагор молчал, будто исчез. Я хотела взять руку Демьяна. Его взгляд выворачивал нутро печалью. Не жалостью, а пониманием.

Он одинок.

Как я – всю жизнь.

Демьян откинул занавеску. Свет осветил пыль.

– Если Мор не знает, то узнает сейчас, – сказал он. – Быстро на судно. Дарина, капюшон ниже. Его отроки могут быть у причала.

Я натянула капюшон, скрыв лицо, видны лишь губы. Сквозь ткань – силуэты.

Карета остановилась. Кучер открыл дверь. Соль хлынула в лёгкие.

Я вдохнула, хрипя, впитывая вкус.

Не думала, что соскучусь по дому.

Слёзы жгли от солёного запаха. Идиотка.

Мила с Муксалмы ударила воспоминанием. Я стряхнула его и выпрыгнула.

К чёрту Милу.

Демьян взял мою руку. Мышцы дрогнули.

– Голову ниже, – сказал он. – Сливайся.

Он вёл меня к гавани. Вокруг – семьи, пары, молодожёны. Одни садились на суда, другие возвращались к дворцу.

Моряки грузили наживку у шаткого настила. Туда мы шли. В конце – лодка, качавшаяся на волнах.

В ней – мальчик, лет девяти. Его прищур следил за нами.

Ведагор догнал, неся мой мешок и свою сумку. Сбросил их в лодку, сунул мальчику купюру.

Мальчик кивнул, пряча деньги.

– Все на борту? – крикнул он, втискивая нас. Я едва не села на Демьяна.