ползучими растениями.

– Вот и пришли… – сказал – словно выдохнул Куто.

– Что это за место? – глядя, словно заворожённый, на дом, спросил

Гайгер. – Что мы должны здесь сделать? Куто посмотрел на своего

спутника.

Да считай, ничего, дружище! Мы сделали всё, что от нас требовалось.

Гайгер хотел было что-то сказать, но почему-то промолчал. Он впервые, с

момента высадки на этом острове, оставил Куто позади и медленно

зашагал в сторону главного входа. Он шёл, осматриваясь, подмечая всё

новые мелкие детали, открывавшиеся ему повсюду. Ощущение того, насколько это место могло быть знакомым, лишь нарастало, однако сама

ситуация нисколько не прояснялась.

Входная дверь представляла собой большущую дубовую панель, окованную железом. То была художественная ковка, многочисленные

узоры и непонятные символы. Гайгер толкнул дверь внутрь – не

поддалась. Тогда, уцепившись обеими руками за кованное кольцо, музыкант, что есть силы, потянул дверь на себя, переставляя ноги и

отталкиваясь. Сперва медленно, с некоторым скрипом, затем всё плавнее

и бесшумнее – дверь последовала за мужчиной.

За дверью находился просторный зал. Хоть солнце за окном уже

клонилось к закату, здесь было достаточно светло, чтобы различать

окружающее пространство. Опять колонны, на этот раз испещрённые

символами. На стенах были целые панели, некоторые из которых

содержали гравюры, другие – целые блоки символов. Словно повинуясь

какому-то импульсу, пробуждающемуся внутри сознания, Гайгер

проследовал к одной из панелей, всматриваясь в сочетание изображений и

символов.

Изображение являло собой странную сцену, описанную скорее

схематично. В ней было два человека, абсолютно одинаковые. Один из

них лежал на чём-то навроде каменного алтаря. Второй – стоял перед

ним, облачённые в одинаковые одежды, одинаковой наружности. Автор

явно хотел показать, что эти двое были чем-то навроде близнецов, если не

сказать копий друг друга. Тот, что стоял, смотрел на того, кто лежал.

Гайгер сумел-таки различить кое-какую разницу, едва уловимое различие

между этими фигурами. Стоявший был изображён методом не столь

глубокого погружения резца в камень, что делало его менее отчётливым

по сравнению с лежащим человеком.

Отступив от этой гравюры, скрипач принялся рассматривать другие, находя всё больше любопытных изображений. Какая-то игра солнца и

луны, звёзды. Отдельные символы явно означали воду и скорее всего

указывали на океан.

– Куто! – наконец Гайгер смог позволить себе заговорить. Он решил

позвать своего спутника, но тот не откликнулся.

«Должно быть, тоже глазеет на что-то снаружи…»

Более всех остальных символов внимание музыканта привлекла

своеобразная схема, на которой были какие-то, уж точно ни на что не

похожие, знаки, выставленные один за другим, под которыми

изображалось нечто, напоминающее раскопанную землю.

В зале была лестница, широкими мраморными ступенями уходящая на

верхние этажи. Гайгер последовал вверх по ступеням, пока не оказался на

втором этаже. Здесь он сошёл с лестницы и вошёл в длинный коридор, в

стенах которого открывались дверные проёмы. Из некоторых лился свет

закатного солнца. Логично подозревая, что это были входы в помещения, имеющие окна во двор, Гайгер вошёл в одну из комнат. И действительно, башнеподобное по своей форме окно выглядывало во двор. Упершись

руками о массивный подоконник, Гайгер высунулся наружу.

– Куто! – прокричал он имя своего спутника, и в очередной раз не

получил ответа. Более того, сердце музыканта вдруг сжалось, он

почувствовал сильный прилив тревоги, когда увидел с возвышения, что во

дворе никого не было. Куто исчез…