Меж тем эскадра с «Сен-Жоржем» во главе проплывала северную оконечность Менорки у Сьюдаделы, и до Марселя оставался всего один день пути. К обеду 14 декабря Менорка была позади и следующим пунктом назначения стал марсельский порт. Весь оставшийся путь Омар провел не выходя из каюты, а Жёв наоборот все время был на капитанском мостике и оживленно беседовал с капитаном корабля. В основном эти беседы касались обычной рутины, но, если учитывать уже немолодой возраст майора, становится понятно, почему ему просто хочется о чем-нибудь поговорить. Капитана эти разговоры сильно утомляли, однако сводки от боцмана и старые книжки интересовали его еще меньше, так что он, чтобы хоть как-то скоротать время, вынужденно терпел внезапную болтливость майора.

Единственная серьезная тема, на которую удалось поговорить Жёву с капитаном – это средиземноморские пираты. К своему удивлению, майор ни разу их не заметил за все время пути. То ли они величины эскадры испугались, то ли еще чего-то, Жёв не мог понять. Но, как он думал, это очень и очень здорово, что путь до метрополии оказался очень недолгим и спокойным. Теперь же предстояло настроиться на предстоящее осуществление самой мерзкой сделки в жизни, которую можно вообразить. Совершенно не каждый человек сталкивается с таким товаром, как другой живой человек, но недавно Север и Юг Соединенных Штатов едва не повыкашивали друг друга на почве рабства. Явно потом, покупая мясо в лавке, Жёв еще не раз вспомнит про то, что так же как он купил мясо теленка, еще живое мясо разумного человека у него самого купил рабовладелец из метрополии. О чувствах Омара, которому предстояло стать этим «товаром», Жёв уже не думал; подавлены в нем все возможные ноты сострадания и сочувствия. Теперь было важно отдать бен Али новому владельцу и забыть все, как страшный сон. Пусть это было невозможно, но хоть как-то майор себя успокаивал и подбадривал. Внутри себя. Снаружи он выглядел также невозмутимо, как и всегда. И все же, как у Омара, так и у Жёва в голове мелькали мысли и домыслы насчет того, кто же такой Пьер Сеньер.

Марсель встречал «Сен-Жоржа» неприветливым темным дождливым утром 15 декабря 1869 года. Людей на улицах было мало, да и те скорее спешили добежать до своих квартир. Единицы с зонтами гуляли по мостовым, видимо, тоже без особого интереса. Какой вообще смысл в прогулках под проливным дождем, да еще и по набережной, истязаемой бесконечными атаками морских волн, с каждым часом бьющих с еще большей силой? Ужасно депрессивная погода, словно собравшаяся залить весь мир холодными грязными слезами и утопить в них все живое. Однако, дорогой читатель, ты, вероятно, будешь удивлен, что дождливый день – не есть всегда плохо, что это замечательная пора для прогулки: вода помогает очистить кипящий котел, что называется головой, от негативных мыслей, скопившихся за долгое время. Для фланеров вообще погода не имеет значения, поскольку им важно лишь гулять – с зонтом или без, их это не интересует, хотя иногда зонт может быть превосходным дополнением костюма дамы или кавалера. Другой вопрос: а где гулять-то? И фланерам с бульвардье, особую любовь питающим к красивым городским пейзажам, проспектам и бульварам, и людям, желающим просто успокоить нервы и очистить мысли, важны места для прогулки. Если обратить внимание на картину Гюстава Кайботта31 «Парижская улица в дождливую погоду», написанную несколько позднее описываемых событий (в 1877 году), то можно увидеть, что площадь Дублина, изображенная на полотне, а также улица Турина, со стороны которой открывается перспектива, замощены брусчаткой, тротуары выделены небольшими бордюрами, дома вокруг построены по геометрической задумке. Но это Париж… Дождливый французский город, да и к тому же порт – малопривлекателен для большинства жителей, потому как только Париж был переделан к тому времени бароном Османом под настоящую европейскую столицу, а также город, достойный внимания фланеров и бульвардье (что, в общем-то, одно и то же). Другие же крупные города метрополии явно нуждались в таком же «ремонте». К примеру, тот же Марсель – соперничал с Лионом за статус второго после Парижа города, ну а портом он был точно главным. И каждый раз, когда город омывался дождем, улицы его превращались в грязевые реки, по которым ходить не представлялось возможным. Мостовых, которые уже были упомянуты, насчитывалось не просто мало – их практически не было. Крупнейший порт Франции гнил там, где только это допускалось законами природы. Справедливости ради стоит сказать, что доки и верфи исправно ремонтировались, однако перестройка их в камне гла медленно из-за нехвадки средств и способных рабочих рук. Эта проблема пускай висит на шее у городских чиновников и архитекторов. Мы же продолжаем путешествие по пути следования эскадры, вышедшей двумя днями ранее из Орана. Примерно в одиннадцать часов пополудни «Сен-Жорж» вошел в водные границы департамента Буш-дю-Рон. В это время Омара вывели из каморки, в которой он ютился двое суток, вместе со всеми вещами. Оставшийся путь ему пришлось стоять на верхней палубе корабля, под дождем, вместе с Жёвом, невозмутимо смотревшим вдаль, на Марсель, окутанный легкой дымкой влажного серого тумана. Небеса были затянуты беспросветными черными тучами, которые, казалось, все увеличивались и спускались на землю, чтобы поглотить в этой египетской тьме все сущее. Почти полуденное время походило на пять утра. Резкий холодный ветер обдувал конечности, будто пытаясь их оторвать и унести глубоко в морскую пучину на съедение жутким тварям. Море приобрело иссиня-черный цвет и забурлило, волны сильнее били о борта корабля, словно надеялись перевернуть его либо, наоборот, предупреждали о грядущей опасности. «Близится шторм, – подумал Жёв, посмотрев на небо и ощутив на лице холодные капли. – Нужно скорее добраться до города». Был отдан приказ увеличить мощность паровой машины до максимума. Для безопасности, соблюдая никому не понятные меры предосторожности, конвоиры надели на Омара наручники. Это его привело в недоумение, поскольку еще вчера вечером он практически без охраны стоял на верхней палубе «Сен-Жоржа», а сегодня утром его заковали в кандалы. Однако гнев свой он сдержал в себе, дабы не вызывать неприятностей. Ему хотелось поскорее избавиться от контроля со стороны ненавистных ему солдат. Теперича эти солдаты продавали его в рабство, также без зазрения совести, без малейшего сожаления по поводу его будущей судьбы. Многие даже считали это местью. Местью за десятки убитых французов, за разрушенные и разграбленные склады, за саботажи, за попытки бунта в гарнизоне. Теперича и Омар чувствовал, что это возможная Господня кара за совершенные, либо недовершенные дела. И эти кандалы тоже были небезосновательны – Омар отлично плавал. Майор Жёв понимал, что условия будущей сделки с Пьером Сеньером надо выполнить. Поэтому, почти добравшись до порта, он продолжал обдумывать будущий разговор. Не только с Сеньером, но и с Омаром. Хотя бы несколько предложений друг другу они должны были сказать. Чисто из французской вежливости, присущей как Жёву, так и бен Али, которому эту вежливость привил майор. И вот, стоя на палубе, они нехотя смотрели друг на друга, как на совершенно незнакомых людей. Мимика их была притуплена, глаза неотрывно от одной точки, упершись во что-то, не моргали, не выражали ни одной эмоции лица, будто боялись, что если хоть одна мышца, хоть одна морщинка дернется, то все – сродни гибели моральной. Однако Жёв, в силу своего возраста, а также врожденной вежливости, решился начать последний разговор: