– А для ненормальных – как? Сложно? – Вениамин Ростиславович обречённо поднял свой погрустневший лик к доктору, который вместо ответа нахмурил брови, а заодно наморщил и без того сморщенный до состояния морской зыби лоб.

– А вы чего, ненормальным себя считаете, что ли?

– Я? – осведомился Вениамин Ростиславович, робко озираясь по сторонам, словно бы надеясь, что эта фраза предназначалась не ему, и ища с надеждой товарищей по несчастью в пустом кабинете.

– А кто ещё? – врач тоже, как бы передразнивая пациента, стал демонстративно поворачивать голову то в одну, то в другую сторону. – Никого здесь, как мне кажется, нет, кроме вас. Может быть, уже начнём, не будем тянуть кота за хвост, вы сегодня не единственный тестируемый.

– Какого кота? – как-то непроизвольно, неожиданно даже для самого себя спросил Вениамин Ростиславович с самым серьёзным видом и тут же по лицу психиатра понял, что тот профессионально напрягся и встал в рабочую стойку при виде своего пациента.

Несмотря на это, врач всё же сделал последнюю попытку уточнить психическое состояние пришедшего к нему человека.

– Вы про кота серьёзно? Или это шутка такая в мой адрес?

– Я, знаете ли, не ясновидящий и адреса узнать не могу по вашему облику, – Вениамина Ростиславовича конкретно-вызывающе переклинило, он упёрся почему-то по-детски от несвойственной ему обиды за происходящее с ним в данный момент, за выпавшее ему унижение, стыдясь своих трясущихся рук в момент сильного волнения или возбуждения, и пошёл вразнос, желая до крайности усугубить своё и без того незавидное положение по известному в народе циничному принципу: пусть мне будет ещё хуже, если не получится, чтобы было лучше.

Благодарение богу (и кстати для Вениамина Ростиславовича), у доктора наличествовало доброе лицо, а поэтому, по известной гоголевской формуле, он «должен быть хороший человек», кроме того, у него оказалось не только редкое для психиатров развитое чувство юмора, но и не вредный характер, в отличие от истеричной барышни ранее этажом ниже. Он довольно легко снял напряжение в комнате, словно его там и не было никогда:

– А вы, оказывается, шутник. Довольно смело для вашего положения, я бы честно сказал. Давно, пожалуй, не встречал людей у себя в кабинете столь бесстрашно бросающихся в омут или на амбразуру, придя тестировать свою психику.

– Значит, я не оригинален, раз вы давно не встречали. Жаль. Уже были когда-то подобные уникальные экземпляры, да?

– Была парочка таких, но они оказались на проверку шизофрениками, а не юмористами.

– Так, может, и я из их числа. Как говорится, бог любит троицу. Буду третьим или пошлёте домой, как персонажа из известного фильма?

Доктор улыбнулся, вероятно припоминая упомянутый забавный эпизод, и сказал мягко и протяжно:

– Да нет, вы из другого теста, по-другому организованы. У вас сразу чувствуется стержень, иными словами, внутри у вас прибрано, наведён порядок, вещи лежат на своих отведённых им местах. А сильное ваше волнение – это результат, скорее всего, ночного самоедства.

С этими успокаивающими словами врач достал из ящика исторического стола такую же древнюю толстую картонную папку советского производства с верёвочками, любовно завязанными на двойной бантик.

«А доктор-то мой, судя по всему, реальный перфекционист», – подумал Вениамин Ростиславович, разглядывая аккуратно раскладываемые по столу, распечатанные на цветном принтере красочные листочки с какими-то причудливыми картинками, словно из коллекции самого Эмиля Крепелина, рисунками и цифрами.

– Ну, приступим, придвигайтесь к столу, – доктор выбрал один из них и положил его ближе к Вениамину Ростиславовичу. – На этом листе в хаотичном порядке расположены цифры от одного до пятидесяти разных размеров и шрифтов. Вы должны за сорок пять секунд указать их по порядку, понятно? Скажите, когда будете готовы, я засеку время.