Ежедневная рутина Хюррем теперь включала не только продолжение обучения – язык, чтение, письмо, основы религии, но и выполнение поручений госпожи Азизе, которые носили скорее управленческий характер. Она помогала распределять работу среди младших служанок, следила за чистотой в определенных частях коридоров, участвовала в подготовке к визитам важных гостей Гарема. Эти обязанности давали ей возможность видеть больше, слышать больше и понимать сложную механику дворцовой жизни.

Но самым важным было одно – Султан продолжал посылать за ней. Не каждую ночь, чтобы не нарушать полностью установленный порядок – хотя и этот порядок вскоре пошатнется, но достаточно часто, чтобы ее имя – Хюррем – стало самым обсуждаемым в Гареме. Каждая такая ночь была триумфом и вызовом.

В "хас оде" Хюррем не просто исполняла роль наложницы. Она была "Хюррем". Она позволяла себе смеяться – тем самым, непривычным смехом, который покорил Сулеймана. Она говорила с ним – не только отвечая на вопросы, но и делясь своими мыслями осторожно, выбирая темы и слова, слушая его рассказы о походах, о справедливости, о мире. Она видела, как усталость покидает его лицо, когда он слушал ее живую речь, как в его глазах вспыхивает интерес, когда она задавала вопросы, отличающиеся от шаблонных.

Сулейман находил в ней нечто, чего ему не хватало. Отдушину от бремени власти, собеседницу, чей ум был достаточно острым, чтобы увлечь его, и чья искренность, или мастерская имитация искренности, была бальзамом для души правителя, окруженного льстецами и просителями. Его "Радость". Он видел в ней не просто тело, но и душу, которая, казалось, понимала его одиночество.

Он начал дарить ей подарки. Сначала – тонкий шелковый платок с вышивкой, затем – серебряный браслет с простым узором. Подарки приносил евнух, иногда лично Кызылар Ага, и их вручение сопровождалось церемонией, которую видели и слышали другие обитательницы Гарема.

– Это от нашего Падишаха, – объявлял евнух громким, бесстрастным голосом, вручая сверток Гюльнихаль, которая замирала от почтения и страха.

Эти подарки были не просто знаками внимания. В мире Гарема они были показателем "степени" благосклонности Султана. Каждый новый подарок, каждое новое украшение, появлявшееся на Хюррем, было видимым подтверждением ее растущего влияния.

Зависть в Гареме достигла почти осязаемой плотности. Взгляды других наложниц, особенно тех, кто уже долго ждал своего шанса, были полны злобы. Они видели, как эта "рыжая московка", которая еще недавно мыла полы, теперь принимает подарки от самого Падишаха. Шепот усилился, стал язвительным. Хюррем слышала обрывки фраз о "колдовстве", о "чужеземной хитрости", о том, что "такие, как она, не должны подниматься так высоко".

Махидевран Султан была в ярости. Подарки, которые раньше предназначались ей, теперь получала эта выскочка. Ее служанки приносили ей подробные доклады о каждом шаге Хюррем, о каждом ее слове, о каждом новом подарке. Лицо Махидевран, некогда полное гордого достоинства, теперь часто искажалось гневом. Она устраивала скандалы в своих покоях, обрушивая ярость на служанок, иногда даже на Валиде Султан, требуя "поставить эту рабыню на место".

Валиде Султан, Айше Хафса, наблюдала за происходящим с холодной тревогой. Она была хранительницей порядка. В ее Гареме существовала четкая иерархия, определенная традицией и старшинством. И эта новая девушка, Хюррем, своим существованием и, что еще хуже, *влиянием* на ее сына, разрушала этот порядок. Валиде не проявляла своего недовольства открыто, как Махидевран, но ее взгляды на Хюррем стали еще более ледяными, ее тон – еще более отстраненным. Она ждала. Ждала, когда эта привязанность Султана пройдет, как проходили и другие. Она не верила, что чувства Падишаха к рабыне могут быть долговечными или глубокими.