За площадью, миновав вход в Центральный парк, дорога круто сворачивала вправо, к заводу «Красный Металлист», но мы туда не спускались, а в ближайшем переулке складывали портреты членов Политбюро ЦК КПСС и красные транспаранты в грузовик, который отвозил их обратно в школу до следующих демонстраций.

Мы тоже шли обратно, в обход площади, потому что проходы между домами выходящими на неё были загорожены автобусами – плотно, лоб в лоб – а позади них по пустой площади прохаживались милиционеры.

Но, всё-таки, это был праздник, потому что на демонстрацию мама давала нам по пятьдесят копеек на мороженое, и ещё оставалась сдача, потому что Сливочное стоило 13, а Пломбир – 18 копеек…

Когда я вернулся домой, то по Нежинской всё ещё шли школьники в белых парадных рубашках и красных пионерских галстуках, возвращавшиеся с демонстрации на Посёлок.

И тут я совершил самый первый подлый поступок в своей жизни – вышел за калитку и выстрелил в спину прохожего мальчика из шпоночного пистолета.

Он погнался за мной и даже заскочил во двор хаты, но я отбежал к будке с Жулькой и мальчик не посмел подойти, а только обзывался.

Летом родители купили козу на Базаре, потому что когда папа получил свою первую зарплату на заводе и принёс отдавать маме 74 рубля, она растерянно спросила:

– Как? Это всё?

Белая коза понадобилась, чтоб жить стало легче, но на самом деле она только усложняла жизнь, потому что мне приходилось водить её на верёвке в улицу Кузнечную, или Литейную, чтоб она щипала там пыльную траву под заборами.

От её молока я отказывался наотрез, хоть мама уговаривала, что козье очень полезно.

Вскоре её зарезали и нажарили котлет, но их я и пробовать не стал…

Иногда в обеденный перерыв к нам на хату приходил с завода сын бабы Кати – дядя Вадик в рабочей спецовке.

Он упрашивал бабу Кати дать ему поллитра самогонки, потому что хлопцы ждут, но она почти всегда отнекивалась.

У дяди Вадика были блестящие чёрные волосы и кожа оливкового оттенка, как у юного Артура в романе «Овод», и чёрные усы щёточкой.

На правой руке у него не хватало среднего пальца – отрезало в самом начале трудовой деятельности.

– Ну, я смотрю, понятно – это вот палец мой на станке лежит, но вода на нём откуда? Тю! Так это ж слёзы у меня – кап-кап!– рассказывал он.

Врачи хорошо зашили культю, она вышла гладкой и без шрамов, так что когда дядя Вадя крутил дулю, то та у него получалась двуствольной.

Очень смешно, и фиг кто сможет повторить.

Жил он в районе Автовокзала в хате своей жены Любы и тёщи и за это принадлежал к разряду «примаков».

Нелегка примацкая доля – ему приходится быть ниже травы, тише воды и называть тёщу «мамой», и мыть ноги курам, которых она держит во дворе, перед тем как те отправятся на насест…

Мы все любили дядю Вадю – он такой смешной и добрый, всегда с улыбкой и особым обращением:

– Ну, как вы, детки золотые?

И сын у него с разноцветными глазами: один синий, а другой зелёный.

В возрасте десяти лет, когда за стенкой, в хате Пилюты, квартировал немецкий штаб, Вадик Вакимов залез на забор и попытался обрезать телефонный кабель их штабной связи.

Немцы на него наорали, но не стали расстреливать на месте.

Когда я спросил зачем он решился на такое, дядя Вадя ответил, что уже не помнит.

Но вряд ли он мечтал стать партизаном-пионером посмертным Героем Советского Союза, скорее всего захотелось добыть разноцветных проводков из телефонного кабеля, из которых плетут красивые столбики и даже перстни-колечки…

По пути в Нежинский Магазин, меня обогнали двое ребят на одном велосипеде.

Сидевший сзади на багажнике спрыгнул вдруг на землю и отвесил мне крепкую пощёчину.