Я даже заглянул в ванную и кладовку, хотя у нас был уговор туда не прятаться.

Я прощупал все пальто на вешалке за ситцевой занавесью в прихожей.

В комнате родителей я открывал шкаф, где, в тёмном отсеке за дверью с зеркалом, висели на плечиках мамины платья и папины пиджаки; на всякий случай я проверил даже и за правой дверью, где до самого верха только выдвижные ящики со стопками простыней и наволочек, a в самом нижнем из них я однажды обнаружил синий квадрат моряцкого воротника, отпоротый от матросской рубахи.

В него был завёрнут кортик флотского офицера с жёлтой витой рукоятью, прятавший в тугих чёрных ножнах своё длинное стальное тело, сходящееся в иглу острия.

Позже, под большим секретом, я пытался сообщить об этой находке младшим, но Наташа небрежно отмахнулась – про кортик она знает давным-давно и даже показывала его Сашке…

А вот теперь, хихикая, она следит за моим напрасным поиском и, когда я в отчаянии кричу брату, что согласен водить ещё кон только пускай он уже выходит, Наташка кричит ему не сдаваться и тихо сидеть дальше.

Терпение моё лопнуло и я сказал, что тогда вообще не играю, но она предложила мне выйти всего на две минуты в коридор.

По возвращении в комнату, я увидел неизвестно откуда взявшегося Сашку, который стоял молчком и довольно помаргивал, пока Наташка рассказывала, как он вскарабкался на четвёртую полку и она присыпала его там носками…

Иногда дома cлучались сугубо семейные игры, без соседей.

Многоголосый смех из комнаты родителей заставил меня отложить книгу и броситься туда.

– А что это вы тут делаете?– спрашиваю я смеющихся родителей и малышню.

– Горшки проверяем!

– Как это?

– Иди и у тебя проверим.

Оказывается, нужно сесть папе нá спину и ухватиться за его шею, а он будет крепко держать мои ноги.

Мне это нравится, но тут он разворачивает меня задом к маме и я чувствую, как её палец втыкается мне прямо в попу, насколько штаны пускают.

– А горшок-то дырявый!– говорит мама.

Все громко хохочут и я тоже смеюсь, хотя мне как-то стыдно…

В другой раз папа спросил у меня:

– Хочешь Москву увидать?

– Конечно – хочу!

Он зашёл сзади, приложил свои ладони мне на уши и, плотно стискивая мою голову, приподнял меня на метр от пола.

– Ну, что? Москву видишь?

– Да! Да! – кричу я.

Он опускает меня на пол, а я стараюсь не показать слёзы от боли в сплющенных о череп ушах.

– Ага, купился!– смеётся папа.– До чего ж легко тебя купить!..

( … много позже я догадался, что он повторял шутки, которые шутили над ним в его детстве…)

По ходу пряток с исчезновение Сашки, прощупывая одежды в занавесочном отделении прихожей, я заприметил одинокую бутылку ситра в узкой расселине между стеной и плетёным сундуком.

Ситро я просто обожал, единственная претензия к этом газированному нектару заключалась в том, что чересчур уж быстро исчезал он из стакана.

Ту одинокую бутылку наверняка припасли для какого-нибудь праздника, но потом забыли.

Я никому о ней не стал напоминать, а на следующий день, или после-следующий день, улучив момент, когда остался один дома, вытащил ситро из-за сундука и поспешил на кухню.

Ещё в коридоре нетерпеливая рука заметила податливость железной крышечки с пробковой прокладкой и, на полпути до кухни, я вскинул к жаждущим губам бутылку.

К середине второго глотка мне дошло – это ситро не то, чтобы не совсем то, а вовсе даже не оно.

Перевернув бутылку вниз донышком, я разглядел, что после праздников в неё налили подсолнечное масло на хранение.

И надо же так опростоволоситься!

Хорошо хоть не видел никто, разве только белый аптечный ящичек с красным крестом на матовой дверце, что висит на стене между занавесочным гардеробом и кладовкой, да ещё чёрный электросчётчик над входной дверью.