За такой диванно лежачий образ жизни папа прозвал меня Обломовым, которого он запомнил на уроках русской литературы в своей деревенской школе…

Зима была затяжная; метели сменялись морозом и солнцем; в школу надо было выходить в густых сумерках, чуть ли не затемно.

Но однажды, в оттепельный день, возвращаясь домой из школы и уже на подъёме между казармами для новобранцев и домами Квартала, я увидел непонятную чёрную полосу слева от дороги, свернул туда и, проваливаясь валенками в нехоженый снег, пошёл разобраться.

Полоса оказалась проступившей из-под снега землей – проталиной чуть липковатой от влаги.

На следующий день проталина удлинилась и кто-то оставил на ней почернелые еловые шишки, скорее всего прошлогодние.

И хотя назавтра ударил мороз и сковал снег твёрдым настом, а потом опять повалил снегопад и бесследно укрыл темневшую на взгорке проталину, я точно знал: а зима-то – пройдёт…

В середине марта, на первом уроке понедельника, Серафима Сергеевна сказала нам закрыть тетрадки, отложить свои ручки и выслушать её.

Оказывается, позавчера она с дочкой ходила в баню, а вернувшись домой обнаружила пропажу кошелька, со всей её учительской зарплатой.

Они с дочкой очень расстроились, и та ей сказала, что разве с такими людьми можно коммунизм построить?

Но на следующий день к ним домой пришёл человек – рабочий бани, который нашёл кошелёк и догадался кто это вечером его потерял, и принёс вернуть.

И Серафима Сергеевна сказала, что коммунизм обязательно будет, и попросила нас запомнить имя этого человека.

( … но я его уже позабыл, потому что «тело – заплывчиво, память – забывчива», как записано в словаре Владимира Даля…)

А в субботу солнце пригревало совсем по весеннему.

После школы я быстренько пообедал на кухне и поспешил во двор Квартала на общий субботник.

Люди вышли из домов в ярко сверкающий день и лопатами расчищали от снега бетонные дорожки во всём огромном дворе.

Дети постарше нагружали снег в большие картонные коробки и на санках отвозили и сваливали в сторонку, там, где никто не ходит.

Взрослые прокопали глубокие каналы в кюветах, нарезая и вытаскивая лопатами целые кубы подмокшего снизу снега, тёмная вода с журчанием побежала по этим каналам.

Пришла весна и всё менялось каждый день…

Потом нам в школе выдали желтоватые листки табелей успеваемости с нашими оценками по предметам и за поведение, и наступили летние каникулы с каждодневными играми в классики, в прятки и в «ножички».

Для игры в «ножички» нужно найти ровную площадку земли, начертить круг и разделить его на секторы – по числу участников, а потом по очереди бросать ножик, чтоб воткнулся в землю кого-то из соседей и заторчал там, после чего по направлению вонзённого лезвия проводится черта через весь сектор, деля его надвое, и потерпевший избирает: какой из двух очерченных кусков земли остаётся ему, а какой отходит воткнувшему.

Игра в «ножички» заканчивается когда у проигравшего не остаётся достаточно земли, чтобы стоять там хотя бы на одной ножке.

( … «сказка ложь, да в ней намёк…», говорил Пушкин.

Из ощущений той поры я помню сменявшие друг друга ликующую радость и горестное отчаяние, неудержимый азарт и желание победить, а нынче чувствую одно только безмерное изумление – как настолько простенькая детская игра сумела отразить самую суть всемирной истории?.. )

Ещё мы играли в спички (именно «в» спички, а не «с» ними).

От сжатой в кулак руки отводится большой палец и между ним и средним суставом указательного вставляется спичка – туго, как распорка.

Соперник своею, точно так же зажатой спичкой, упирается в твою – крест-накрест, и победа за тем, чья спичка выдержала и не сломалась.