Баба Катя уже не пыталась никого успокоить и лишь молча смотрела на спорящих грустными глазами.

Так я узнал это слово – «бретелька».

Больше дядя Толик за грибами не ездил.

Тётя Люда хотела даже запретить его рыбалки, но тут уже и он начал повышать голос и тогда был найден компромисс – пускай ездит, но и меня берёт с собой.

И следующие два-три года, с весны до осени, по выходным, с парой удочек и спиннингом примотанными к багажнику его «явы», мы отправлялись в путь.

Чаще всего на реку Сейм, иногда на далёкую Десну, но в таком случае выезжать приходилось затемно, потому что туда ехать километров семьдесят.

Обгоняя оглушительный треск своего мотора, «ява» пролетала вдоль пустых улиц ночного города, когда даже милиция спит, и вырывалась по Батуринскому шоссе на московскую трассу, где дядя Толик иногда выжимал скорость до ста двадцати, потом мы сворачивали на полевые дороги и нас начинал догонять рассвет.

Я сидел сзади и, сунув руки в карманы его мотоциклетной куртки из искусственной кожи, чтобы они не мёрзли под встречным ветром, держался за его пояс.

Ночь вокруг мчащейся «явы» переходила в белёсые сумерки, и по краям полей начинали проступать лесополосы, завидневшиеся высоко в небе облака розовели всё сильней в длинных лучах солнца, которое ещё не успело взойти над горизонтом.

От этих картин внутри вспенивался восторг не меньший, чем от скоростной езды…

Обычно червей для наживки я выкапывал из огородных грядок, но однажды бывалые рыбаки посоветовали дяде Толику наживлять крючок личинками стрекоз.

Они живут в воде, в комьях глины под обрывистым речным берегом и рыба по ним прям-таки с ума сходит – одна у другой крючок выхватывают, чтоб заглотить личинку.

В то утро мы подъехали к реке, когда только-только ещё рассветало и от воды всплывали тонкие клочки тумана.

Дядя Толик объяснил, что доставать эти глиняные куски из воды придётся мне.

Даже от мысли, что надо входить в течение тёмной воды, бросало в дрожь, но любишь кататься – люби и личинок доставать.

Я разделся и, по совету старшего, сразу же нырнул.

Вот это да! Оказывается в воде теплее даже, чем на берегу!

Я подтаскивал к берегу обломки скользких глыб, а дядя Толик их там разламывал и вынимал личинок из канальчиков насверленных ими в глине.

Когда он сказал, что хватит, я даже не хотел вылезать из ласкового тепла речной воды.

Однако, этот случай являлся неприкрытой эксплуатацией несовершеннолетнего труда, и за столь противоправную практику нарушитель понёс заслуженное наказание в тот же день.

Дядя Толик удочке предпочитал спиннинг, резким взмахом которого он забрасывал блесну с грузилом чуть не до середины реки, а потом крутил стрекочущую катушку на ручке, подтаскивая вертлявое мелькание блесны обратно.

На спиннинг ловится хищная крупная рыба, способная заглотить крюк-тройчатку в хвосте блесны – щука, окунь.

К полудню мы переехали в другое место, где был деревянный мост и дядя Толик перешёл на другой, крутой берег и двинулся вдоль реки забрасывая спиннинг там и сям.

Я остался сидеть возле удочек, а потом растянулся в прибрежной траве, искоса наблюдая за поплавками, а когда на противоположном берегу показался возвращающийся дядя Толик, то я, не подымая головы, смотрел на него сквозь траву, заставляя его пробираться сквозь джунгли спорыша и других былинок.

Таким трюком в кино делают дублированные съёмки.

И до самого моста я сурово, но справедливо продержал его в лилипутиках…

Однажды тётя Люда у меня спросила, не случалось ли мне когда-либо видеть, что по пути на рыбалку он заходит в какую-нибудь в хату.

Я, не покривив душой, сказал, что такого не видел никогда, потому что в тот раз, когда в селе Поповка дядя Толик вдруг вспомнил, что мы выехали без червей для наживки, и ссадил меня в пустой сельской улочке, пока он сгоняет тут неподалёку, в одно место где их уйма, то, дожидаясь пока он их там копает, я видел только почернелую солому крыши старого сарая, мягкий песок дороги да заросли крапивы, но никаких вхождений ни в какие хаты…