Жуть брала от этих снимков, на которых у людей кожа лиц была словно бы содрана.

А у меня повешенные там алкоголики, почему-то вызывали сочувствие.

Наверное, из-за того далёкого стенда на Объекте, к которому я никак не мог заставить себя подойти, и теперь эти стенды как бы уравнивали меня, если не с ними, то с их детьми точно.

Вслед за Домом Быта, но чуть отступив от дороги, стоял Дом культуры завода Красный Металлист, его крохотную площадь по краям ограничивали стенды, на которые периодически наклеивались страницы из сатирических журналов «Перець» и «Крокодил», а ближе к дороге, но тоже по краям, чтобы не закрывать вид на квадратные колонны входа в Дом культуры, стояли два киоска из жести и стекла.

В одном из них, среди прочей всячины, я увидел выставленные на продажу наборы спичечных этикеток и в следующий свой выезд в Город купил набор с картинками животных.

Когда я привёз их домой, чтобы пополнить привезённый с Объекта альбом с коллекцией, то понял – это совсем не то.

На прежних, снятых с коробков, мелкой печатью стоял адрес спичечной фабрики и цена – 1 коп., а покупные оказались просто картинками этикеточного размера.

С тех пор мне расхотелось собирать этикетки и я отдал альбом Чепе…

Чепа жил возле Нежинского Магазина со своей матерью и бабкой, и псом Пиратом рыжеватой масти.

Их хата была совсем маленькая – уместилась бы в одной нашей кухне, но зато отдельная.

Рядом с хатой стоял глинобитный сарай, где кроме обычных хозяйственных инструментов и загородки для угля на зиму, помещался ещё и возок – продолговатый мелкий ящик на двух железных колёсах, из-под которого вытарчивала длинная труба с перекладинкой на конце, чтобы возок можно было тянуть или толкать.

От хаты и до калитки на улицу шёл длинный огород, не то что наши две-три грядки; осенью и весной я приходил помогать Чепе со вскопкой.

Работая, мы повторяли модную на Посёлке КПВРЗ поговорку: «никаких пасок! по пирожку и – огороды копать!», а отпущенный Пират ошалело носился по длинной тропинке-стежке от своей будки возле сарая до калитки и обратно…

Когда мы переехали в Конотоп, на меня легла обязанность по водоснабжению хаты.

Вода стояла в паре вёдер с облупившейся эмалью, в тёмном закутке крохотной веранды, на табуретках рядом с керогазом.

Повыше вёдер, на вбитом в стену гвоздике, висел ковш – зачерпнуть и напиться, или налить воды в кастрюлю, или в чайник.

И, кроме того, водой наполнялся бачок стоявшего на кухне рукомойника; туда тоже влазило ровно два ведра.

Внизу бачка торчал кран нажимного действия, как в туалетах пассажирских поездов, а под ним жестяная раковина поверх тумбочки, где стояло ведро для стекающей мыльной воды.

За этим ведром внутри тумбочки нужно было присматривать, чтоб не потекло через край, и вовремя выносить на огороды в глубокую помойную яму.

Ну, а свежую воду я таскал от водоразборной колонки на углу Нежинской и улицы Гоголя – метров за сорок от калитки.

Повесив ведро на чугунный нос колонки, нужно приналечь на железную тугую рукоять, с обратной от носа стороны, и толстая струя воды с плеском ударит в дно ведра так, что если не уследишь, враз его переполнит и пойдёт хлюпать на землю.

Для нашей хаты хватало двух ходок – четыре ведра – в день, если, конечно, это не день стирки.

Правда, когда стирала тётя Люда, то воду приносил дядя Толик.

В дожди дорога за водой немного удлинялась – приходилось огибать широкие лужи на улице, а зимой вокруг колонки намерзал небольшой, но очень скользкий каток из разлитой воды – тут уж требовалась осторожность.

Хорошо хоть рядом с колонкой стоял деревянный столб с лампой уличного фонаря…