Ноги, тщательно обмытые и обработанные антисептиком, немного саднили, но не более того. Укол обезболивающего сделал свое дело и глушил физическую боль. Слои марли, пропитанной мазью, ловко ложились на полыхающие жаром ступни ласковой прохладной лентой.

Люди в белых халатах смотрели на девочку с сочувствием и затаенным любопытством. Удивительно, никаких криков или слез. Сидит на кушетке, словно пластиковая кукла. Возможно, все еще в шоке.

– Ну вот! Теперь все будет хорошо, – ободряюще потрепала ее по щеке краснощекая медсестра.

Девочка посмотрела на нее долгим, ничего не выражающим взглядом.

Ну точно, она все еще в шоковом состоянии, – утвердилась в своей догадке женщина.

– Скажи мне, как тебя зовут, милая, – ласково улыбнулось ей полное лицо.

– Лида, кажется, – шевельнулись непослушные губы.

– А фамилия? – мягко продолжила медсестра.

– Не помню, – пожала плечами девочка и отвернулась к окну.

Широко раскрытые глаза на время утратили способность видеть. Какие-то люди входили и выходили из дверей ее палаты. О чем-то спрашивали, приносили подносы с едой, сочувственно заглядывали в глаза. Она равнодушно смотрела на всю эту суету вокруг и плохо различала лица, предметы и скромную больничную обстановку.

Казалось, что теперь она смотрела на мир сквозь муть залитого дождевой водой стекла. Прошло чуть больше недели с момента ее поступления, прежде чем Лида решилась прервать свое апатичное сидение в четырех стенах и, прихрамывая, стала выползать на больничный двор.

Ожоги на ступнях беспокоили ее все меньше с каждым пролетающим мимо днем. Постепенно просыпался интерес к окружающему миру. Она стала узнавать свою по-матерински добрую медсестру – Аллу Владимировну, которая частенько заглядывала в палату, надеясь, что сочувствие и поддержка позволят девочке прийти в себя и вспомнить, кто она такая и где живет. До сих пор ее личность так и не удалось установить. В списке пропавших без вести не было людей, чьи приметы могли бы указать на Лиду и ее лежавшую в реанимации тетю.

Хорошо знакомый белый коридор и ряды однотипных дверей: плотно закрытых, полуприкрытых и распахнутых настежь. Всю ночь ей снились странные сны, заставляя просыпаться от дробного стука испуганного сердца, бьющегося в груди заполошной пташкой. Проснувшись в последний раз, Лида решила больше не пытаться уснуть, а сидела у окна, поджидая первые косые лучи розовеющего над городом рассвета. А теперь, крадучись, шла по бесконечному белому коридору и заглядывала в открытые двери. Что она искала? Никто не мог дать ответа на этот вопрос. Наверное, она искала последнюю знакомую ей ниточку, которая тянулась в прошлое. Она помнила его имя. Кеша. Он тоже где-то здесь, в одной из этих безликих комнат…

Дверь в его палату была закрыта, но Лида, ни секунды не сомневаясь, нажала на ручку и проскользнула внутрь, снова прикрыв за собой светлую дверь. Белоснежные бинты с ног до головы надежно кутали тело пострадавшего, пряча его от постороннего взгляда. Только бледное лицо с болезненно заострившимся кончиком носа застенчиво выглядывало из бесконечных слоев марлевого кокона. Лида молча села у его кровати. Склонив голову набок, она внимательно изучала едва знакомые повзрослевшие черты, пытаясь вспомнить, кто он такой и какая между ними может быть связь. Ответом была безмолвная пустота. Она словно стояла перед глухой бетонной стеной, замурованная живьем в бесконечном узком коридоре.

Через закрытую дверь уже доносились звуки просыпающейся от короткого летнего сна больницы. Лида с сожалением поднялась со стула и направилась к своей палате. Ей не хотелось лишних вопросов. Она придет сюда днем.