Он понимал, что его чувства к ней начинают выходить за рамки профессионального интереса. Это было не просто влечение, не просто симпатия. Это было что-то гораздо более глубокое, тревожное. Он, человек, который поклялся себе больше никогда не открывать свое сердце, чувствовал, как невидимые нити тянут его к ней.

"Хрустальные поцелуи," – прошептал он, вспоминая название, которое он когда-то слышал от Леи в университете, когда она говорила о своей идее для будущей выставки. Тогда он думал, что это просто красивая метафора. Теперь он понимал, что это нечто большее. Это была суть их истории.

Он знал, что сегодня ему предстоит новая встреча с Леей, чтобы обсудить первые этапы реставрации. И он с нетерпением ждал этого момента. Не просто как профессионал, но как человек, которого неумолимо тянуло к другой душе, такой же сложной, такой же хрупкой, как и его собственная. Он понимал, что рискует. Рискует открыть старые раны, рискует снова почувствовать боль. Но в его сердце теплилась и другая надежда – надежда на то, что, возможно, на этот раз, он сможет не только "исцелить" старые стены, но и обрести что-то для себя.

Артем взял рулон с чертежами и сложил их. Он чувствовал, что этот проект станет для него не просто очередным этапом в карьере, а чем-то гораздо более значимым. Это будет "реставрация" его собственного сердца. И Лея, с ее "Осколками Времени" и ее невысказанными секретами, будет играть в этом процессе ключевую роль. Он был готов к этому. Готов к тому, чтобы "чертежи сердца" были нарисованы заново, шаг за шагом, линия за линией.

Дни после встречи в часовне и откровений с матерью для Леи Руденко текли в каком-то особом, замедленном ритме, словно само время, которое она так тщательно изучала и воплощала в своих стеклянных инсталляциях, решило преподнести ей собственный урок хрупкости и преломления. С каждой проходящей минутой, с каждым новым рассветом, приносящим Артема в "Эхо Тишины", Лея чувствовала, как привычные контуры ее существования размываются. Она привыкла к четкости, к предсказуемости, к контролируемому хаосу творческого процесса, но сейчас ее жизнь становилась непредсказуемой, наполненной легким, но постоянным волнением, похожим на вибрацию тонкого стекла перед тем, как оно разобьется или, наоборот, зазвучит в унисон с другой мелодией.

Выставка "Хрупкость времени" открылась с оглушительным успехом. Поток посетителей, восторженные отзывы критиков, длинные очереди желающих увидеть ее "Осколки Времени" – все это должно было принести ей полное удовлетворение. И в обычное время так бы и было. Но сейчас, среди суеты и комплиментов, Лея чувствовала себя странно отстраненной. Ее мысли, словно невидимые бабочки, постоянно порхали вокруг одного человека – Артема Стрельцова. Он был здесь, в галерее, каждый день, с утра до позднего вечера, поглощенный своей работой, но его присутствие, его аура, его невысказанные мысли – все это ощущалось ею каждой клеточкой.

Артем, как и обещал, начал с подвалов. Звуки его работы – приглушенный стук инструментов, скрип лестниц, его собственный голос, отдающий распоряжения рабочим, – стали неотъемлемой частью акустики галереи. Он был вездесущ, но при этом ненавязчив. Лея наблюдала за ним, когда он, измазанный пылью и покрытый строительной грязью, сосредоточенно склонялся над старыми чертежами или внимательно осматривал очередную проблемную зону. В такие моменты он казался ей не просто архитектором-реставратором, а древним магом, который пришел вдохнуть жизнь в застывшее, но некогда великое тело.