Освальд собрал свою ярость в комок и пустил ее бежать по венам, как кровь. Она дошла до рук и головы. От головы вернулась в руки. Слабое, едва заметное пульсирующее облако в его ладонях ожило и набирало вес.

– Ты щенок! – взвыл кучер, почувствовав недоброе. Он бросился вперед, сокращая дистанцию и занося руку, которая весила, наверное, почти как мальчик перед ним, для удара.

– Бегииии! – закричал из последних сил Харлам Фасгорн. Кровь залила ему лицо, и он почти не видел происходящего, но ощущал море бушующей дикой ярости.

Солнце зашло краем за горизонт, и его последние багровые лучи отразились в глазах ребенка, выставившего вперед ладони с глыбой сияющего света в них.

Сила наполнила грудь Освальда, как свежий воздух наполняет легкие при выходе из душного помещения. Сила пульсировала в нем и текла в руки, бурля, заставляя вибрировать все его сосуды. Мальчик никогда не ощущал ничего подобного. Слово, которым можно было описать эти ощущения, – возможность. Возможность стать чем-то большим. Возможность созидать и разрушать. Море возможностей, недоступных ему ранее, вот что он ощущал.

Кучер уже был совсем рядом, несся на него, желая смести со своего пути, разрушить все, нарушить ощущение. По сравнению с мальчиком он был просто громаден. Еще чуть-чуть, и кулак здоровяка опустится прямо ему на голову. Ближе, еще ближе, через доли секунды. И когда до момента удара оставался лишь краткий миг, время замерло.

Время остановилось, как будто было гигантским маховиком сущего, запутавшимся в нитях бытия. Остановилось только на мгновение, чтобы затем раскрутиться в обратную сторону под действием этих упругих нитей. С рук Освальда сорвался сгусток силы, оттолкнувший мужчину обратно. Только что бежавший вперед кучер теперь летел назад.

Кучера снесло, как будто он был тряпичным пугалом на поле, а не стокилограммовым мужланом. Он пролетел не меньше десяти метров по воздуху, прежде чем его ноги смогли коснуться земли. Но удержаться на ногах после такого полета он не смог, и, нелепо просеменив назад, плюхнулся на свою пятую точку, а затем проехал еще метр по инерции. Он завалился на спину и тяжело дышал, не понимая даже, что случилось.

Бугай попытался встать. Получилось это у него только со второй попытки. Нетвердо стоя на ногах и покачиваясь, не придя еще окончательно в себя, он с лютой ненавистью буравил глазами дерзкого юнца. Не мог он даже подумать, что столкнется с отпором.

– Освальд, что случилось? – вопрошал старик Харлам. Из-за залитого кровью лица он не мог рассмотреть происходящего, однако понимал, что с мальчишкой пока еще все в порядке, слава богам.

Освальд молчал. Он не мог до конца осознать произошедшего, что дал отпор этому здоровяку. Больше тот не навредит, ни ему, ни деду. Однако он заблуждался. Кучер был ошарашен, оглушен и унижен, но никак не выведен из строя. В его глазах горела теперь совершенно не управляемая злоба. И абсолютно не важно уже было, что направлена она была всего лишь на шестилетнего мальчика, еле достающего ему до пояса. Да как он смог, как посмел так унизить его!

Здоровяк взревел и снова кинулся на ребенка. В этот раз было не до забав, кучер бежал вперед, собирая все запасы своей магии. Сейчас он отомстит, проучит негодяя. Применит «Удар копытом», вложив все свои силы и напитав его собственной злобой. Таков был его план.

Освальд приготовился отразить опасность и повторил действия вновь. От сердца к рукам и голове – волна первая. От головы в руки – вторая волна… Но дрожь в его руках была теперь дрожью усталости и физического истощения, а не бурлящим источником силы. Первый удар на то и первый, что выкладываешься на полную, не зная, получится ли. Ребенок вложил все свои силы, и они истощились. Волны энергии больше не пробегали по телу, в руках была тяжесть. Он не мог больше нанести удар, не мог даже сконцентрироваться, чтобы собрать в ладонях хоть сколько-нибудь значимый объем силы. Он был полностью беззащитен и разбит.