Деревня Вальдано находилась прямо рядом с огромной дорогой, одной из трех главных в Арвании. На эту дорогу и вышел Освальд. Это была большая, проторенная дорога, не чета сельской. Здесь могли, при необходимости, разъехаться шесть повозок разом. Здесь мог пройти большой торговый караван, могли проехать огромные самоходные магические транспортеры, на которых зачастую перевозили целые дома. Освальд пару раз уже наблюдал движение таких транспортеров. Ими управляли специально обученные маги, которые могли приводить эти махины в действие. По сути, те же маги-механики, но значительно, значительно сильнее. Освальд не знал, какой уровень силы требуется для управления транспортером, но уж всяко выше третьего уровня, которым обладал Харлам Фасгорн. Потому что заставить работать без перебоев ветряную мельницу – это одно. Главное, чтоб ветер дул исправно. Дедушка, конечно, не был магом воздуха, однако в их краях не было проблем с ветрами. А вот заставить работать огромную, сложную махину, причем заставить работать не на природной силе, а на собственной магической, – это совсем другое.

Когда поля пшеницы остались далеко позади, хотя еще были узнаваемы, впереди показались лопасти ветряной мельницы. Было видно, как они вращались, скрепленные, как обручем, огромным колесом. В деревне мельницу так и называли – «Агатово колесо». Так и говорили – «поедешь мимо Агатового колеса и дальше до поворота». А звалась она так потому, что до старика Харлана принадлежала женщине по имени Агата. Говорили, что характер у этой Агаты был крайне вздорный. Освальду было неизвестно, какой магией владела Агата, но он знал точно – никто не хотел попадаться ей под горячую руку. Старожилы рассказывали – если Агата наорет на тебя, тут только к лекарю ползти. Или чарку спиртного сразу опрокинуть, чтоб отпустило. Много, много чарок. Возможно, она была магом звука. Или даже магом пения, ведь не зря про особо одаренных в этом плане говорили «этот звук у них пением зовется». У самой Агаты спросить было нельзя, по той простой причине, что свою последнюю песню она уже спела. Харлам Фасгорн приобрел мельницу у ее наследников, которые в деревне не проживали и заниматься ею не собирались. А зваться «Агатовым колесом» она так и осталась.

Вечерело, солнце подкатилось вплотную к горизонту, а Освальд почти дошел до мельницы. Дедушки было не видать. Наверное, он колдует над чем-то внутри. А может, просто задремал где-то в уголке, такое уже бывало. И не раз. Мальчик стал вглядываться в даль, пытаясь увидеть запряженную лошадьми дедовскую повозку, и вроде бы разглядел ее рядом с мельницей.

Но каково было его изумление, когда повозка при ближайшем рассмотрении превратилась в целую карету. Кареты у деда точно никогда не было, да и зачем она ему. Мальчик присмотрелся. Это точно была карета, пассажирский экспресс. На таких бедные люди не передвигались. Бедные люди и деревенские жители вообще не пользовались никакими каретами. Однако даже для городских карета была не простая. Она была окантована металлом, который блестел в свете заходящего солнца, возможно, даже золотом. По крайней мере казалось, что выглядит эта окантовка очень дорого. Так путешествовали явно не простые горожане.

Подойдя еще ближе, Освальд услышал крики. Это был то ли спор, то ли разговор на повышенных тонах. Кричал мужчина, голос его был не знаком. Это был не голос дедушки. В нем сквозила злость и презрение. Паренек ускорил шаг и почти побежал. Ему показалось что он услышал голос старого Харлама, отвечающий кричащему мужчине.

Вблизи карета выглядела еще более впечатляюще. Металл на ее бортах вряд ли был золотом, но искусная работа была видна с первого взгляда. Помимо металла в обшивке присутствовало черное как уголь дерево, названия которому Освальд не знал. Тоже явно не дешевое. С четырех углов к карете крепились магические светильники. Рядом с сидением кучера находился большой и мощный прожектор, чтобы освещать дорогу в вечернем сумраке. Он был направлен вниз к земле и отключен. Самого кучера на облучке не было. Лошади, впряженные в экипаж, выглядели гораздо более ухоженными, чем их деревенские собратья. Внутри кареты сидело несколько человек, двое или трое, точнее в полутьме было не рассмотреть.