Роды оказались тяжелыми и на исходе третьих суток старая повитуха уже не давала за жизнь роженицы и младенца ни одного фартинга. Она почти смирилась с тем, что вознаграждения ей не видать, как своих ушей, и размышляла о возможности слинять из скромного жилища до того, как в двери зайдет вдовец. А то, что муж Кэтрин станет вдовцом еще до рассвета, она была абсолютно уверена. Вот только младенец оказался упертым и, видимо, наделен недюжинной жаждой жизни, вытянув себя и свою мать с того света.

В доме царил полумрак, так как сквозь крошечное окошко солнечные лучи почти не проходили. Повитуха, намереваясь впустить свежий воздух, слегка приоткрыла дверь, но та вдруг с грохотом широко распахнулась и проход загородила чья-то внушительная тень.

– Ну что там, старая? – недовольно поинтересовался мужской голос.

– Разродилась здоровеньким младенцем, – затараторила старуха, улыбаясь беззубым ртом. – А уж как трудно было, как трудно! Если бы не мой опыт, потерять тебе и жену, и ребенка.

Мужчина, казалось, не слышал ее. Он быстрым шагом подошел к кровати и требовательно спросил:

– Кто там?

– Дочка, Нэд. Смотри, какая хорошенькая! А сильная какая, вся в тебя!

– Дочь, – Нэд презрительно скривился и, не сдержавшись, плюнул себе под ноги. – Столько суеты из-за девчонки! Мне нужны сыновья, Кэти, а девчонка без надобности. Какой от нее прок? Только лишние растраты.

– Дак жена твоя здорова и народит тебе еще много сыновей, – вмешалась старуха, подозревая, что обещанная благодарность уплывет сквозь пальцы. – А девчонка нянькой и помощницей будет. Как же без ее помощи? Вот обучит ее мать по хозяйству, да с младенцами. И вырастят они тебе много крепких наследников.

– Возможно, – задумчиво проговорил мужчина и впервые с интересом посмотрел на жену и дочь.

Впрочем, вид Кэтрин его разочаровал. Она и так никогда не была красавицей – пегая, с волосами цвета неуродившейся моркови, худая и нескладная, а после трех дней мучений и вовсе подурнела. Нэд брезгливо рассматривал обескровленное лицо, влажные пакли волос и выступившие сквозь ночную рубашку ключицы и думал о горячей соседке, которая умело скрашивала его одиночество. Да, жене до нее далеко и, будь воля Нэда, он бы ни за что не вернулся в супружескую кровать, но ему нужны сыновья и придется время от времени все-таки отвлекаться от пышных бедер соседской вдовы. При мыслях о ней, он жадно облизнул губы, ощущая жар в теле. Смена эмоций на его лице была столь очевидной, что женщина окончательно посмурнела.

– Как назовем? – наконец, снизошел Нэд.

– Амели, давай назовем ее Амели.

Кэтрин не знала, откуда на ум пришло это имя, но она была совершенно уверена – дочь должны звать именно так!

– Ты умом тронулась? – расхохотался муж. – Где это видано в нашей глуши такие имена давать! Нет, есть же простые и достойный имена для девочки. Эмма, как звали мою мать. Или Сара, как нашу соседку.

– К которой ты шастал все время, пока я была на сносях! – прошипела Кэтрин, удивляясь тому, что разлившаяся внутри злость дала ей сил приподняться на локте.

– Ты сплетни-то не повторяй, – прикрикнул на жену Нэд.

До баб он был охочий и радовал своим вниманием не только Сару, но открыто ругаться с женой не хотел. Поэтому решил согласиться на чудное, по его соображениям, имя.

– Пускай Амели, – бросил он, уже повернувшись спиной к еле держащейся в полуприподнятом состоянии молодой матери. – Но сына, чтобы мне через год родила.

Он поманил за собой на улицу повитуху, которая радостно бросилась за ним – все же вознаграждение ей сегодня перепадет. А дважды отвоевавшая свою новорожденную дочь Кэтрин без сил упала на постель, погрузившись в странное состояние тяжелой дремы, смешанной с воспоминаниями.