Присмотрелась внимательнее. И тут меня словно током ударило. Да это же… особняк Уинтропов! Тот самый, про который все в городе шепчутся. Тот самый, который стоит на окраине Сайлент-Крика и пугает всех своим видом. Бабушка… перед особняком? Что она там делала? И почему никогда не рассказывала об этом?

Вспомнила ее слова. Бабушка часто говорила про Сайлент-Крик, про наш дом, про окрестности. Иногда рассказывала странные истории, полушепотом, словно боясь, что ее услышат. Про «неспокойные места», про «шепот теней», про «незавершенные дела». И всегда, когда речь заходила про особняк Уинтропов, ее голос становился тише, а взгляд – тревожнее. «Держись подальше от этого места, Джессика, – говорила она, – Не ходи туда никогда. В этом доме осталось что-то незавершенное. И лучше не будить то, что спит».

Тогда я не понимала, что она имеет в виду. Списывала все на ее фантазию, на старость. Но сейчас… после фотографии особняка, после ее предостережений, после этих странных ощущений, которые преследуют меня в этом городе с самого переезда… ее слова вдруг обрели пугающий смысл. «Не ходи туда никогда…» Это был не просто совет. Это было предостережение. Наказ.

Поэтому, когда сегодня в библиотеке я случайно услышала разговор этих ребят – Макса, Оливии и Сэма – про особняк Уинтропов, про их планы пойти туда… я не смогла промолчать. Инстинкт, бабушкино предостережение, какое-то внутреннее чувство опасности – все кричало внутри меня: «Останови их! Не пускай их туда!». И я подошла, сказала то, что должна была сказать. «Вы не должны туда идти. В этот особняк… лучше не ходить. Никогда». И ушла, не объясняя причин. Не знаю, услышали ли они меня, поняли ли. Сомневаюсь. Они же подростки, им лишь бы приключения искать. Но я сделала, что могла. Предупредила. А дальше… это уже не моя ответственность.

На следующий день в школе, утром, я снова увидела Макса в коридоре. Он держал в руках, как я поняла потом, тот самый кожаный дневник, который он нашел в библиотеке. Вертел его в руках, рассматривал обложку, словно пытался разгадать какую-то тайну. Я подошла ближе, хотела что-то сказать, спросить про что это такой и почему он так странно на него смотрит. Надо же потихоньку заводить друзей…

И вдруг… все поплыло перед глазами. В голове вспыхнул яркий свет, словно молния. Я увидела картинку. Она размытая, нечеткая, как старая пленка. Бумага. Белый лист, лежащий на столе. И рука. Дрожащая рука, держащая перо. Перо скользит по бумаге, оставляя за собой кривые, неровные строчки. Слова… слова складываются в фразу. «Я заперт…» – пишет рука. «Найдите меня…»

В ушах – шепот. Тихий, приглушенный, словно издалека. Голоса… много голосов, говорящих одновременно. Неразборчивые слова, обрывки фраз, стон, плач… И скрип. Скрип двери. Тяжелой, деревянной двери, которую кто-то пытается открыть. Крик. Короткий, отчаянный крик, полный боли и ужаса. И темнота. Все погружается в темноту. Звуки стихают, картинка исчезает. Только темнота. И холод. Ледяной, пронизывающий холод, который сковывает все тело.

Я задыхаюсь. Теряю равновесие. Ноги подкашиваются. Кто-то подхватывает меня под руку. Оливия. Ее голос звучит издалека, словно через толщу воды. «Джессика! Что с тобой? Ты в порядке?»

Открываю глаза. Передо мной – обеспокоенное лицо Макса. Он смотрит на меня с тревогой, держит меня за другую руку. Рядом Сэм. Все трое смотрят на меня испуганно, не понимая, что происходит. Школьный коридор, шум, голоса, звонок на урок… реальность возвращается медленно, словно из тумана.

– Что это было? – тихо спрашивает Макс, не отпуская моей руки. – Ты… ты вдруг побледнела, как мел. И чуть не упала. Что случилось?