– И? – приподнял бровь Томлин.

– И забыла, что стою на мокрых досках.– её светящиеся руки изобразили падение. – Шлёпнулась в воду прямо перед рыбацкой лодкой. А там – остроумцы с сетями. – силуэт дрогнул, будто смеясь. – Выловили меня… вместе с тунцом. Только я – не дышала уже.

– Ты… утонула в рыболовной сети? – Томлин фыркнул, тут же смутившись.

– С тунцом в объятиях! – её смех прозвучал как звон разбитого стекла. – Папа бы оценил – он всегда говорил, что я влипаю в глупейшие ситуации. – Наступила пауза, затем тише, – Ирония в том, что он-то как раз боялся, что я погибну в море… А я взяла и умудрилась утонуть в луже у причала.

– Завтра ищем информацию о корабле, – сказал он, чихая.

– А сегодня?

– Сегодня, – он уже засыпал, уткнувшись лицом в подушку, – я представляю, какая на вкус та «электрическая» устрица…

За окном завыл ветер. Где-то в порту звякнули якорные цепи. А сквозь дыру в потолке действительно были видны звезды.

Томлин храпел, раскинувшись на узкой кровати, одной ногой свесившись на пол. Морвен парила у дырявого окна, сквозь которое лился лунный свет.

«Он спит как убитый», – подумала она, наблюдая, как рот Томлина беззаботно приоткрылся. «Совсем не беспокоится, что рядом призрак. Даже не боится, что я его задушу во сне. Идиот».

Где-то за стенами таверны кричали пьяные матросы. Морвен машинально потянулась поправить волосы – и снова увидела, как пальцы проходят сквозь пряди.

– Чёрт, – прошептала она, хотя давно уже не могла ни плакать, ни даже сжать кулаки.

Томлин во сне что-то пробормотал и перевернулся на бок.

«Дурак. Добрый, честный, безнадежный дурак. С луком, который умеет использовать, и с сыром, который не умеет продавать».

Она подплыла ближе, разглядывая его загорелые веснушки на носу. Живые. Настоящие.

– Почему ты согласился мне помочь? – спросила она шепотом, зная, что не получит ответа. – У тебя же была нормальная жизнь. Пекарня. Гарцель. Булочки…

Луна скрылась за облаком, и на мгновение комната погрузилась в темноту. Морвен почувствовала, как всегда в такие моменты, – абсолютную, всепоглощающую пустоту.

«Я даже не могу по-настоящему рассердиться. Ярость требует плоти, требует сжатых зубов, требует удара кулаком по столу. А у меня ничего нет. Даже тени».

Томлин во сне чихнул.

– Будь здоров, – автоматически сказала Морвен и тут же фыркнула. «Вот дура. Призраки не говорят "будь здоров».

Но что-то в этом ритуале – в этом крошечном кусочке нормальности – заставило её почувствовать себя… не совсем призраком. Почти живой.

Она опустилась, вернее, сделала вид, что опускается, на табурет у кровати.

– Ладно, пекарь, – прошептала она. – Раз уж ты тащишь меня в эту авантюру… Постарайся не умереть, ладно?

Томлин сладко посапывал в ответ.

А за окном первые лучи рассвета уже золотили мачты в порту. Скоро начнется новый день.

Розовые лучи рассвета скользили по лицу Томлина, заставляя его морщиться. Он потянулся, зевнул так, что щелкнула челюсть, и открыл один глаз.

Морвен «сидела» на подоконнике, подперев прозрачный подбородок рукой. Солнце играло в её полупрозрачных чертах, делая их почти живыми.

«Спящий выглядит… мило», – невольно подумала она и тут же нахмурилась. «Чёрт, это же Томлин! Тот самый увалень, который вчера пытался расплатиться сыром! Хотя…»

– Ты храпишь, как пьяный дворф, – сказала она, когда он открыл глаза.

Томлин сел, потёр лицо и уставился на неё мутным взглядом.

– А ты… красивая, когда светишься, – пробормотал он, ещё не до конца проснувшись.

Морвен почувствовала странное тепло, что было невозможно, ведь у призраков нет тела, и тут же злостно фыркнула: