Сгоревшие серебристые гауты не поддавались людям, насылали кошмары и навязчивые страхи. Они стояли вокруг руин поместья и кривыми чëрными ветвями упирались в тусклое небо, которое до сих пор выплëвывало неуместные снежинки. Сильвира смотрела на них и вспоминала пепел.

Викан мëртв. Она сама вонзила в него раскалëнный в его же огне кинжал, сама выжгла зачатки глаз бестии, что поглотила больше зла, чем можно представить. Месть свершилась, а проклятие осталось. Собственные чары никуда не делись и заставляли ждать, ждать… Чего? Нового поколения охотников и ведьм? На что она обрекла себя, когда бездумно произнесла желание? Эль молчал, а больше спросить не у кого. Ни одной другой ведьмы в округе не осталось.

– Ты знаешь этот дом.

Эль не спрашивал. Он утверждал, рассматривая стылую черноту в разбитых окнах поместья, разбитые в крошку ступени. И сад… Сейчас розы высохли, осыпались крупными хлопьями кроваво-красных лепестков.

– Я здесь жила.

– Но дом не был твоим?

– У меня не было дома, – последнее слово она особенно выделила голосом.

В поселении ведьм все жили большим сообществом, где учили и защищали, но никогда не проявляли нежности и заботы. Скитаясь по лесу и ближайшим деревням, Сильвира смогла увидеть семью – не очень богатую, но тëплую, где звонко смеялись дети и трещал огонь в печи, пахло молоком и мясом… Ведьм учили прятаться и выживать, и бывший дом больше не казался домом.

– Какой интересный… сорт, – Эль рассматривал розы, но не прикасался ни к одной из них.

Раньше они цвели багровым морем, напоминали лепестки огня. Однажды госпожа Алтея позвала Сильвиру в этот сад, чарами сорвала одну высокую розу и отдала ей. «Эти розы совершенно особые, они могут вырасти на любом пепелище… Только нужно ли это?» – мелодичный голос холодной наставницы звучал в голове и сейчас. Тогда она сказала, что цветок будет талисманом, пока Сильвира не поранит руку её шипами. Роза сгорела в пожаре.

– Обычные сухие розы, ничего в них нет.

– Да, конечно. Совсем ничего особенного.

Странная улыбка светлого хранителя не давала ей покоя ещë долго.

Прозвище, прилепившееся к нему с лëгкой руки дочери мëртвого леса, начинало нравиться одному из хранителей. Там, в родных высших сферах, у него было собственное. Раскрывать их запрещалось, и он пытался избежать очередной ошибки.

Эль наблюдал за ней осторожно, издали, оставаясь светлой тенью за еë спиной. Обычно срединники видели нижних – неупокоенные души, что бродили по свету, за свои прегрешения ненужные ни живым, ни мëртвым. С сожжëнными молнией крыльями часть силы потерялась, больше не получалось ни спрятаться, ни вернуться.

Сильвира, живое умертвие, двигалась рывками, гортанно пела, и от звуков еë голоса среди деревьев вспыхивали маленькие зелëные огни, со всей округи слетались белые вороны и вторили еë странной нескладной, но чарующей песне.

– Что происходит?

Эль не чувствовал того, что доступно маленьким людям, но давно наблюдал за ними и наверняка знал, что сейчас должен быть «удивлëн». Поэтому немного поднял брови. Песнь прервалась, и вороны застыли, со всех сторон глядя на него красными бусинами глаз.

– Когда Корвус Сильва ещë не был городом призраков, в этот день мы отмечали юбилей ворона.

Вороны – символ еë ведьмовского рода, Эль уже знал. Среди местных раньше ходили слухи, что магия ведьм окрасила вороньи перья в белый. Потом они узнали, что такое альбинизм и успокоились. Но… Белых ворон здесь и правда многовато.