– Соломон Оскарович самый незаменимый для писательской организации человек. Он может всё! Требуется ссуда для ремонта нашего здания – пожалуйста. Нужен автомобиль для писательской братии – найдёт. Мы даже коленкор для книжных обложек без Соломона Оскаровича достать не можем.

Со слов Бориса Пильняка выходило, что наша пролетарская литература держалась на плечах Соломона Бройде. Однако такой незаменимый для писательской братии человек, имел массу недоброжелателей. Всему виной его любовь к роскоши: курит дорогие сигары, квартира уставлена изысканной мебелью. Как итог людской зависти, весной 1929 года родился донос. Делом Бройде занялась Московская губернская прокуратура. Больших финансовых нарушений следователи не нашли. Прокурор Филиппов в частной беседе с Бройде заявил:

– Соломон Оскарович нужно жить скромнее, в этом случае вы не привлечёте внимания надзорных органов.

– Зачем мне такая жизнь нужна?! – воскликнул тот. Вот тогда-то прокурор Филиппов и произнёс латинское изречение о воле и разуме. По моим данным Соломон Оскарович до сих пор не изменил свой образ жизни.

Взять Петра Воздвиженского, на моё замечание о недопустимости нахождения изображения бывшей российской императрицы вместе с вождями нашего государства, он даже бровью не повёл. Хотя прекрасно осознавал, что я из этого факта могу «слепить» уголовное дело, которое потянет на пять лет лишения свободы. Я уверен, что Баронесса так и не удосужился снять портрет императрицы Александры Фёдоровны.

Прохвост Бройде и педераст Воздвиженский мне несимпатичны, однако их смелость достойна уважения. Не таким оказался Зенкевич. Услышав, что он подозревается в подготовке теракта, разревелся как баба, мигом растеряв свою спесь.

– О каком теракте вы говорите?! – всхлипывал он. – Я сам неоднократно успокаивал товарища Енукидзе, когда он в пьяном виде орал, что Коба уже не тот и не ценит своих друзей. Енукидзе при этом заявлял, что скоро со Сталиным будет покончено.

Я налил воды из графина, подал Зенкевичу:

– Николай Серафимович вы успокойтесь. Как говорит наш общий знакомый Баронесса, люди должны договариваться.

Я закрыл папку с протоколами допроса:

– Для полного взаимопонимания, ответьте искренне на вопрос, чем вызвано со стороны Енукидзе такое расположение к вам?

– Всему виной мои сексуальные предпочтения, – Зенкевич поставил пустой стакан на стол. Он вытер слёзы: – Товарищ Енукидзе дамский угодник. Он хочет быть уверенным, что любовницы не спят с его помощником, которого он часто посылает к ним.

– Кому нравится поп, а кому попадья, – вспомнилось мне не к месту. Спохватившись, посмотрел на Зенкевича: – Продолжайте, пожалуйста.

– Раньше Енукидзе со своим приятелем заместителем наркома иностранных дел товарищем Короханом всё больше балеринами увлекались, – тараторил Николай Серафимович. Он словно боялся, что я прерву его: – Балерины любили к ним ездить. Потому что товарищ Енукидзе с ними щедро расплачивался. Но в последнее время мой начальник стал отдавать предпочтение девочкам десяти – двенадцати лет. Я лично занимаюсь подбором кандидаток. Договариваюсь с родителями, которые ради получения квартиры или продвижения по службе соглашаются предоставить своих дочерей для утех товарища Енукидзе.

– Николай Серафимович, мне бы хотелось услышать эту историю как можно подробнее, с конкретными именами, – я достал чистый лист бумаги.

– А как же с моим делом?

– Всё зависит от полноты предоставленной вами информации.

– Вы мне гарантируете, что я не пострадаю из-за своей пьяной выходки в квартире Баронессы?

– Гарантирую, – кивнул я.