– Только часть и револьвер, – Журавлёв стоял в дверях моей комнаты.

– Поехали на Пятницкую улицу к Петру Воздвиженскому, – я застегнул портупею.

Баронесса – рыхлый, кудрявый тип лет сорока. Он курил, пуская дым колечками, изредка поглядывая в мою сторону. Я с любопытством разглядывал его жилище. Одинокий Воздвиженский, каким-то образом умудрился занять двухкомнатную квартиру. Это в то время, когда в Москве остро стоит жилищный вопрос. Интересно, как это ему удалось?!

Гостиная служила залом для приёма визитёров. По периметру комната заставлена маленькими двухместными диванчиками. На стенах висят портреты Ленина и Сталина, а между ними изображение бывшей императрицы Александры Фёдоровны, жены Николая II. Остальное пространство завешено фотографиями атлетов. До революции такие открытки продавались в цирке. В детстве у меня была целая коллекция с фотографиями первого русского чемпиона мира по борьбе Сергея Елисеева, силового жонглёра Ивана Заикина и силача Петра Крылова.

К гостиной примыкала небольшая комната, на её двери прибита табличка: «Таверна». Ниже лист ватмана, с надписью, выполненной красной тушью:

« Расписание:

До 24.00 выпивка в таверне, после чего сладострастное утоление своих желаний. Хозяину будут принадлежать двое по его выбору».

– А если кто не захочет принадлежать вам? – я стукнул пальцем по надписи «Расписание».

– Такого быть не может! – рассмеялся Воздвиженский. Он сложил свои пухлые ручки на груди: – Все приходящие сюда гости любят и уважают друг друга. У меня собирается приличное общество. Эксцессов никогда не бывает.

– Как выясняется не всегда! – я повернулся к Баронессе.

– Алкоголь помутил разум Зенкевича! – махнул рукой Воздвиженский. Он вздохнул: – Поверьте, такое в моём доме в первый раз.

– Пётр Алексеевич, а вам не кажется, что портреты вождей нашего народа не уместны здесь? – я кивнул на стену.

– Почему?! – картинно вскинул брови Баронесса. Он улыбнулся: – Присутствие в этом доме вождей мирового пролетариата служит доказательством моей искренней любви к ним. Ведь большевики провозглашают полное равноправие. Следовательно, любовь мужчины с мужчиной, женщины с женщиной, должна быть приравнена к любви между мужчиной и женщиной.

– Статья 154 Уголовного кодекса РСФСР противоречит вашим убеждениям, – спор стал забавлять меня.

– Это родимые пятна царизма, – махнул рукой Воздвиженский. – В Российской империи за нашу любовь тоже было уголовное наказание.

– Пётр Алексеевич вы член ВКП (б)? – пришлось сменить тему, иначе наш разговор затянется до утра.

– Сочувствующий.

– Наличие фотографии бывшей императрицы наводит меня на мысль, что вы тайный монархист, – мне была интересна реакция Воздвиженского на острые вопросы.

– Ни в коей мере! – улыбнулся Баронесса. – Решил разбавить мужское общество, вывешенное у меня, хотя бы одним женским портретом.

– Всё же меня как сотрудника ОГПУ это наводит на некоторые размышления.

– А вы не думайте! – рассмеялся Воздвиженский. Он игриво повёл плечами: – Чем-чем, а контрреволюцией в этой квартире не пахнет!

– Хорошо коли так, – кивнул я. Указал рукой на Журавлёва: – Александр Николаевич хотел вас вновь допросить по прошлому инциденту.

– Если мне не изменяет память, вчера именно вы меня допрашивали, – Воздвиженский подошёл к Журавлёву. – Вы же помните, что я говорил? Напишите всё это, а я подпишу.

Александр Николаевич разместился на диванчике.

– Я сварю кофе, – Баронесса отправился на кухню.

Журавлёв за полчаса по памяти восстановил протокол допроса, Воздвиженский его подписал. Потом мы втроём пили кофе.

– Наша беда в том, что люди общаясь на одном языке, не могут договориться, – Баронесса настроился на философский лад. Он вздохнул: – Ах, если бы мы всегда понимали и уступали друг другу! Сколько бед можно было бы избежать. Вчера Зенкевич и Гуровский не хотели уступить друг другу, тогда один схватился за револьвер. В 1918 году студент Кенингс пошёл к председателю Петроградского ЧК Моисею Соломоновичу Борецкому, которого все звали товарищ Урицкий. Студент просил за своего любимого, юнкера артиллерийского училища Парельцвейгера. Они любили друг друга. Борецкий, то есть Урицкий тоже был из наших. Ему ли не знать, что такое настоящая мужская дружба! Именно по этой причине Кенингсер и пошёл к Урицкому. Тот обещал помочь, а когда через четыре дня Кенингсер позвонил ему, сообщил, что юнкер Перельгцвейгер расстрелян. За это Кенингсер убил Урицкого, а после был расстрелян сам. Никакой контрреволюции там не было, а единственно несчастная любовь. Однако, люди, которые собирается у меня, друг друга понимают. Мой дом посещали Сергей Эйзенштейн и дипломат Рюрик Ивнев, поэты Иван Клюев и Сергей Есенин. Правда, всё это было до революции. Но сейчас люди из органов тоже захаживают ко мне. Вот недавно был Голощёкин Филипп Иванович.