«Котёнково…».

А лысого? Как там его?..

«Тинннн…».

Ага, звени, звени…

Итак, Наполеон бунтовал. Эта гибельная победительность его клеток, как облако саранчи, как полчища татар, как лава вдруг ожившего вулкана, как ползучая чума стремительно наползала, накрывала и убивала едва уносящих ноги живых клеток, но по всему было видно, что век их недолог и спасения им не будет. В чем дело? Что произошло? Даже Цзю со всей своей мощной биоэнергетикой и удивительной экстрасенсорикой была в растерянности. Такого мы еще не видели… Спасение пришло нежданно-негаданно, пришло неожиданно, тихо, как тать. Аня – вот кто был нашим спасителем.

Я рассказываю как было дело.

– … и вот однажды, – говорю я, – привычно возясь с культурой клеток императора, Юра заметил, что их поведение существенно отличается от обычного, как только в комнате появляется Поль. Едва он приближался к камере, как у клеток появлялась избыточная взаимная агрессивность, они просто набрасывались друг на друга, как крысы, подвергнутые электрострессу в ограниченном пространстве. Клетки, конечно, не царапали друг другу мордочки, встав на задние лапки, не грызли друг друга до крови своими острыми белыми саблевидными резцами, но у них были свои молекулярные инструменты агрессии. Часть из них, что покрепче и понастырнее приводила в отчаяние более слабых. Они кукожились, жались друг к дружке и старались избежать контакта с клетками-агрессорами. Одному Богу известно, как клетки избивали друг друга. Но приборы фиксировали состояние напряжения в их обществе, и если бы не своевременное вмешательство Юры, мы могли бы потерять Наполеона. Это закономерность проявилась несколько раз, и когда Юра поделился своими впечатлениями с Аней, она вдруг вскрикнула на чистом французском:

– Поль, выйди!..

Тот замер и долго, недоумевая, внимательно смотрел на Аню.

– Выйди, – зло повторила Аня и прищурила, точно в гневе, глаза.

Поль только пожал плечами и молча зашагал к двери. Аня и Юра уставились на приборы: все, как по команде, они засвидетельствовали мир в камере. Дверь едва захлопнулась за Полем, как Аня бешено заорала, будто ее собирались резать.

– Поль, Поль!!!

Они переглянулись с Юрой и снова устремили свои взгляды на приборы. Дверь отворилась, на пороге стоял шокированный Поль.

– Ани, ты сдурела? – спросил он (по-французски).

– Да, – ответил Юра, – подойди.

Тот послушно направился к камере. Аня и Юра не отрывали взглядов от приборов, и как только Поль подошел к ним, они одновременно вскочили и бросились друг другу в объятия. Такова радость открытия.

– Что с вами, – спросил Поль, – вы оба сдурели?

Все еще стоя в обнимочку, Юра и Аня теперь следили за приборами, не расплетая рук, и кивали головами, как полоумные: да, да, да…

– Признавайся, – обращаясь к Полю, наконец произнесла Аня, высвобождаясь из Юриных объятий, – ты кто?

– Привет, – сказал Поль, – приехали…

– Ты внешний враг, понимаешь?

Поль молчал.

– Я так и думала, – сказала Аня, – помнишь, еще в Париже ты мне рассказывал…

– Выйдите, – сказал Юра, – поговорите там…

Он кивнул на дверь.

– Понимаешь, – сказала Аня, – когда они с Полем вышли из лаборатории, – если особи враждуют друг с другом, пусть это люди или животные, или даже клетки, если у них есть общий враг и им грозит гибель – они объединяются. Для того, чтобы врага этого одолеть. Если же они ограничены временем, местом, свободой, при появлении врага они дерутся между собой, считая соседа врагом. Это закон. И ты – враг.

– Ань, ты думаешь, что говоришь?

– Помнишь, в Париже, ты мне рассказывал о своих корнях?

Поль молчал.

– Ты потомок в каком-то колене самого Бурбона – ярого противника Наполеона.