– Ты сдурел?! Зачем ты их посвящаешь в наши дела?

– Но ты же… Мог бы позвонить…

– Обойдешься, – отрезал Жора, – жди!

Я и ждал. И он явился! Не запылился… Счастливый такой…

– Я же говорю: шлялся по бабам! – говорит Лена.

– Да нет! Ни одна женщина не могла воспламенить в нём столько…

– А Тина? А ваша Тина? – спрашивает Лена.

– Разве что Тина! Но я же её тогда совсем не знал…

И я ждал…

– Слушай, – говорит Лена, – я вот слушаю тебя…

– И правильно делаешь, – говорю я, – кого же тебе ещё слушать? И я бесконечно благодарен тебе…

Лена своей славной ладошкой останавливает поток моих благодарностей:

– Стоп, – говорит она, – это я знаю. Ты скажи мне… Скажи…

Она умолкает и в наступившей тишине, я слышу, как смертельно стремительно сочится песчинками в песочных часах наше время. Я вижу, как тает песок, отведенный нам на земле… И я жду… И чтобы наше время не кончилось, я переворачиваю часы. Чтобы у Лены хватило времени задать свой вопрос.

Она медлит, затем:

– Рест, скажи мне вот ещё что…

Я знаю наверное, о чём она спросит! Я знаю её уже много лет! И было бы малодушием с моей стороны уйти от ответа.

О моём умопомешательстве!

Её давно беспокоит моё здоровье, мои видения, галлюцинации, мои иллюзорно-виртуальные сны и яви, собственно, мои надежды на…

На что?!

Я вижу, как старательно она ищет слова, чтобы не обидеть меня! Я вижу – это ведь написано на её лице, а взгляд её серых глаз просто криком кричит: «Рест, ты сжигаешь себя!», – я же вижу…

– Тебе не кажется, – говорит она, доверительно взяв мою руку и заглядывая в глаза, – что, полагаясь на свои собственные представления о построении…

– Лен…

Я сжимаю её шёлковые прохладные пальцы.

– Пожалуйста, не перебивай меня. Ты же видишь, как мне не просто.

Я обнимаю её.

– Рест, – она легким, едва уловим движением так любимых и обожаемых мною плеч, высвобождает себя из моих объятий, – ты, пожалуйста, выслушай меня, я ведь на полном серьёзе…

Её пальцы по-прежнему остаются прохладными, и это верный признак того, что ей с трудом удается контролировать свои эмоции.

Я люблю её!

Я же люблю её! И, сказать по правде, не имею никакого права принуждать её своим поведением сомневаться в своих подозрениях насчёт…

– Опять, – улыбнувшись, говорю я, – опять наше с тобой вечное «To be or not to be?».

Чтобы разрядить обстановку.

Лена облегчённо вздыхает и вдруг потеплешими пальцами сжимает мою ладонь.

– Да, – произносит она, чуть не плача, – опять.

И целует меня в щёку в знак, так сказать, примирения.

Но мы и не думали ссориться!

Теперь она полна уверенности и задора, и я рад, что нет в мире тем, способных разрушить наш, надеюсь, прочный и, если хотите, вечный союз.

Мы усаживаемся в кресла.

– Выпьем? – предлагаю я.

– Да, – соглашается она, – конечно… Но сперва…

– Да, ладно тебе, – призываю я располагающе громко, – давай выкладывай! Что там у тебя?!

– Тина, – теперь твёрдо говорит Лена, – твоя Тина… Ты только не обижайся.

– Обижаться, – говорю я, – ты же сама сказала – удел горничных.

Лена кивает: да.

– Все твои рассказы о Тине, знаешь… Фантомы какие-то…

– Лен, – я пытаюсь было оборвать эту тему.

Лена продолжает:

– Рест, согласись, что все твои мысли вокруг этой милой подружки – порождение больного ума…

– Лен…

Лена встает.

– Нет-нет, ты дослушай!

Я, смеясь, демонстративно затыкаю уши указательными пальцами.

Лена ждёт. Лицо у неё очень серьёзно, и глаза её тоже ждут. Я знаю эти её глаза, наполненные ожиданием!

– … ты рисуешь её, – слышу теперь я, – какой-то сосной, на которой вместо шишек развешаны груши… Рест, так не бывает…

Я слушаю…

– … мир не знает случая, чтобы…

Я слушаю.

– … и все твои доводы в пользу…