Она медленно оделась, словно раздумывая. Старые джинсы с протёртыми коленками, растянутый свитер, который когда-то был маминым. В зеркале отражалось бледное лицо с тёмными кругами под глазами и спутанными русыми волосами.
– С днём рождения, Катька, – вздохнув, сказала она своему отражению, и губы предательски задрожали.
На кухне царил привычный беспорядок: грязные тарелки в раковине, окурки в пустых банках из-под консервов, недопитые бутылки. Есть не хотелось – в животе противно крутило от запаха перегара и несвежей еды.
Катя подошла к окну и посмотрела вниз с высоты десятого этажа. На мгновение она представила, что лежит там внизу, на мокром асфальте и весь этот ужас, называемый ее жизнью закончен. Отогнав эту мысль, она механически собрала учебники в потрёпанный рюкзак, некогда розовый, а теперь какого-то неопределённого цвета и вышла из дома.
В последнее время такие тяжелые мысли приходили всё чаще. Особенно по ночам, когда она лежала без сна, вслушиваясь в пьяные крики за стеной. Может, лучше было бы совсем не просыпаться? Никто ведь даже не заметит… Мать давно живёт в каком-то пьяном тумане, только и может, что повторять "Отчим тебе добра желает" после каждой выволочки. А папа… Три года прошло с момента, когда родители развелись. Мама говорила, что он уехал на заработки далеко на север. Наверное там у него уже другая семья, а может и другой ребенок. Зачем ему помнить о ней?
Осенний дождь монотонно барабанил по карнизам. Катя брела по лужам, не разбирая дороги. В школу не хотелось – там её ждали только насмешки. "Нищебродка", "оборванка" – эти слова преследовали её в коридорах. Особенно старалась Ленка, у которой каждые полгода был новый телефон и брендовые вещи.
Катя остановилась, посмотрела на небо и подумала, "Бог, если ты есть на небе, то почему ты так несправедлив ко мне, в чем я виновата?" От этой мысли сердце сжалось и хотелось заплакать, она опустила взгляд и пошла дальше.
Внезапно детский смех и жалобный визг вырвали её из тяжёлых мыслей. За углом обшарпанной пятиэтажки трое мальчишек лет десяти окружили что-то, пинали ногами и гоготали.
– Прекратите немедленно! – Катя сама не узнала свой голос, обычно тихий и робкий. Сейчас в нём звенела сталь. Мальчишки, не ожидавшие такого, испуганно переглянулись и бросились врассыпную.
На мокром холодном асфальте, дрожа всем тельцем, сжался в комочек щенок. Грязный, худой, с взъерошенной шерстью, он поднял на Катю глаза, полные такого знакомого страха и отчаяния. Она замерла. В этих карих глазах она увидела отражение себя – такую же одинокую, брошенную, растоптанную и никому ненужную. Сердце сжалось от острой жалости к этому беззащитному комочку и к самой себе, на глазах выступили слезы.
– За что же они так с тобой, маленький? – воскликнула Катя. Не раздумывая, она подхватила щенка на руки. Он был совсем лёгкий, просто кожа да кости. Прижавшись к её куртке, он перестал дрожать и тихонько заскулил – не от страха, а словно благодаря.
Дома Катя налила в тазик тёплой воды и осторожно вымыла щенка. Под слоем грязи проступила рыжеватая шерстка с белым пятнышком на груди, будто звёздочка. Она аккуратно вытерла его, проверила его лапки, спинку – вроде ничего не сломано.
– Я не знаю, как тебя зовут, но теперь ты будешь Рыжик, – сказала она улыбнувшись и скармливая ему кусочек заветренной колбасы, которую берегла на обед. Щенок ел жадно, давясь и облизываясь, а Катя гладила его по голове, чувствуя, как в груди растёт что-то светлое и тёплое. Первый раз за долгое время она была кому-то нужна.
Грохот входной двери заставил вздрогнуть их обоих. Тяжёлые шаги отчима, спотыкающиеся, нетвёрдые. Сердце Кати замерло от ужаса.