***

Советская власть не любила церкви. В газетах писали о вреде религии, в школах проводили антирелигиозные занятия. Но на дедушку Якова никто никогда не давил.

Люди шептались об этом, но предпочитали не углубляться в тему. Мол, может, он дружит с кем-то в горсовете, может, какая-то особая ситуация, а может, просто не стоит лезть туда, куда не звали. Даже милиция, что обычно зорко следила за общественными движениями, не обращала внимания на его собрания.

Были слухи. Конечно, были. Что в 70-х приезжала комиссия из Караганды, чтобы проверить, какого чёрта здесь держат церковь. Что ушли они странные, молчаливые, один – вообще поседевший за ночь. Что после этого в местных отчётах больше не поднимали вопрос о дедушке Якове.

Но это были слухи. Всего лишь слухи.

Димка видел Якова не раз. Но никогда – так близко. Никогда не задерживался взглядом дольше нескольких секунд.

Сегодня он рискнул.

Дед стоял у входа в храм. На нём был тот же неизменный тёмный плащ, который не выглядел ни старым, ни новым. Его лицо было спокойным, но не добрым. Он не улыбался, но и не выражал враждебности.

Димка поймал его взгляд.

И застывший воздух вдруг сгустился.

Это был не взгляд человека. Это был взгляд сущности, которая видит в тебе что-то, о чём ты сам не знаешь.

Всё произошло за доли секунды.

Видение…

Димка увидел огромный древний город, раскинувшийся среди раскалённой пустыни. Высокие колонны, крытые мрамором здания, чёрное небо, пронзённое огненными всполохами.

Он увидел людей, которые падали ниц перед кем-то невидимым. Услышал голоса, сливающиеся в монотонное, хриплое пение. Почувствовал запах смолы, горячего железа, серы.

Это не его мир.

Но он был там.

На мгновение он почувствовал себя кем-то другим – человеком в одеянии жреца, держащим в руках нечто тяжёлое, древнее, холодное.

А затем – темнота.

Димка вздрогнул. Перед ним снова был Шахтинск.

Дед Яков по-прежнему смотрел на него.

Он знал. Знал, что Димка увидел.

И в его глазах мелькнуло что-то похожее на одобрение.

Димка решает зайти внутрь

Димка стоял у входа в церковь и ощущал, как его ноги налились тяжестью. Он не мог объяснить это логически – ничего страшного не происходило, никто не заграждал дорогу, двери были открыты, но внутри что-то было не так.

Он чувствовал невидимый барьер, не материальный, а какой-то иной. Будто шаг за порог будет иметь последствия, которых он не осознаёт.

Где-то в голове билась мысль: «Не заходи.»

Но это не был его собственный страх. Скорее – чужой голос, вложенный извне.

Он посмотрел на порог. Линия между внешним миром и внутренним пространством церкви казалась слишком резкой, как если бы здесь проходила граница между двумя реальностями.

Но он всё же сделал шаг.

Первое, что его поразило – тишина.

Не такая, как на улице, где звуки просто рассеивались. Здесь была особенная, удушающая тишина, словно воздух сам заглушал шум. Димка услышал своё дыхание так, будто стоял в пустой комнате, где не было ни одного угла, от которого мог бы отразиться звук.

Он сделал ещё шаг.

Церковь внутри выглядела не как храм, а как место ритуала. Свет падал под странными углами, создавая тени, которые двигались медленнее, чем положено.

Деревянные скамьи стояли рядами, но были не такими, как в обычных церквях – на них не было следов свечного воска, пыль не оседала так, как должна была оседать в закрытом помещении.

И главное – запах.

Не ладана. Не воска.

Запах старой земли, мокрого камня и чего-то, напоминающего ржавую кровь.

Когда он прошёл дальше, воздух странно дрогнул.

Это не был ветер – что-то изменилось в самом пространстве. Как если бы стены вдруг приблизились, а затем отступили назад.