– Убрать это. Мешает.

Голос был низким, ровным, лишенным всяких эмоций, но в нем звучала такая стальная непреклонность, что у Алины похолодели руки. Это было хуже крика. Это было полное, абсолютное пренебрежение. Она – и её скромное рабочее оборудование – были просто помехой, мусором на его пути, который нужно убрать.

Помощник тут же что-то шикнул охраннику, и тот одним быстрым движением отодвинул тележку в сторону, едва не опрокинув ведро. Волков прошел мимо, не удостоив Алину даже взглядом. Он уже был поглощен разговором с помощником, словно инцидента и не было.

Он прошел. Напряжение в коридоре медленно спало, люди снова задвигались, заговорили, но еще долго никто не смотрел в сторону Алины. Она стояла, прижавшись к стене, чувствуя, как дрожат колени. Её лицо пылало от унижения. Он не просто не заметил её как человека. Он указал ей на её место – место незначительной помехи, которую можно просто убрать с дороги.

Она перевела дыхание, заставила себя отлепиться от стены и подойти к тележке. Руки немного тряслись. Внутри поднималась волна горькой обиды и бессильного гнева. Кто он такой, чтобы так обращаться с людьми? Но гнев тут же захлебнулся страхом и осознанием реальности. Он – Константин Волков. Повелитель этой империи. А она – никто. Просто уборщица.

Она медленно покатила тележку дальше, продолжая свою работу. Но теперь холодный блеск его глаз стоял у неё перед глазами. Он её не запомнил. Она была для него лишь частью безликого персонала. Пока. Но эта мимолетная, унизительная встреча стала еще одним шрамом на её душе, еще одним напоминанием о том, как низко она пала. И одновременно – крошечным, злым огоньком упрямства. Она не позволит ему – или кому-либо еще – растоптать себя окончательно.

Серость. Она стала цветом её новой жизни. Серое небо за грязным окном их комнатушки на окраине, когда будильник безжалостно вырывал её из сна еще до рассвета. Серые, унылые лица в вагоне метро, такие же уставшие и поглощенные своими мыслями. Серая бесформенная униформа, которая стала её второй кожей, скрывая остатки прежней Алины. Даже воздух в служебных помещениях «Волков Холдинг» казался серым, пропитанным запахом хлорки, дешевого кофе и невысказанного напряжения.

Дни сливались в один бесконечный цикл выживания. Подъем в пять утра, пока Кира еще спала, тихое приготовление скудного завтрака и обеда с собой – обычно это была гречка или макароны, потому что на большее денег катастрофически не хватало. Потом – разбудить Киру, одеть, отвести в старенький государственный садик рядом с домом, который удалось найти с огромным трудом и который вызывал у Алины глухую тоску своим казенным видом. Поцелуй на прощание у обшарпанных ворот, глотая комок в горле при виде доверчивых глаз дочери, и бегом на метро, чтобы не опоздать. Опоздание каралось штрафом, а каждый рубль был на счету.

Работа поглощала её целиком, высасывая силы и эмоции. Восемь часов на ногах, с тряпкой, шваброй или гудящим пылесосом. Бесконечные коридоры, сверкающие полы, стеклянные стены, которые, казалось, специально созданы, чтобы на них оставались отпечатки пальцев. Она научилась двигаться быстро, механически, отключая мозг. Правая рука – вперед, назад, круговое движение. Левая рука – распылить, протереть насухо. Шаг в сторону. Повторить. Снова и снова.

Её руки, когда-то ухоженные, с аккуратным маникюром, теперь были сухими, с покрасневшей кожей и мелкими цыпками от постоянного контакта с водой и химикатами. Дешевый крем, который она купила в супермаркете, почти не помогал. Спина ныла тупой, монотонной болью к концу дня. Ноги гудели. Но физическая усталость была ничем по сравнению с моральным истощением.