Хойя. Хроники земли Фимбульветер Татьяна Авлошенко

Дизайнер обложки Анюта Соколова

© Татьяна Авлошенко, 2023

© Анюта Соколова, дизайн обложки, 2023

ISBN 978-5-0055-4862-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Город пылал. Неистовое, призванное из недр земли пламя пожирало то, чему и гореть не должно. Трескался и осыпался камень, теряли форму, растекались жидкими лужицами изделия из металла.

Синий дракон невредимо шествовал сквозь пламя и жар. Чешуя его раскалилась, но это не могло повредить крылатому ящеру, только делало его еще прекраснее. Густая синева предночного неба соседствовала с полуденной лазурью, каждая из чешуй отражала сполохи горящего города и сияла собственным светом, составляя новый изменчивый узор.

Позже люди нарекут дракона Виденом, будут величать Мудрым. Позже, много позже. Дракон был молод, но мир вокруг был не намного старше.

Крылатый медленно поворачивал голову, высматривая места, еще не охваченные огнем, и там, куда упирался взгляд желтых глаз с узкими вертикальными зрачками, трескалась земля, выбирались на поверхность горячие языки лавы.

Иногда ящер брал что-то, пока еще уцелевшее в пекле, рассматривал, отбрасывал прочь.

Вот поднял он очередную вещь прежних обитателей города – и вдруг, сжав ее в мощной лапе так, что коготь вдавился в раскаленный металл, обернулся, словно его окликнули.

Горячий воздух в нескольких шагах от дракона становился плотнее и гуще, языки пламени изгибались по-особому, и если б был здесь, кроме синего ящера, еще кто-нибудь, способный смотреть и видеть, он заметил бы, что плетение это очерчивает еще одну крылатую фигуру. Прозрачную.

Синий чуть опустил крылья, приветствуя того, кто превосходил его по возрасту и мудрости.

Драконы говорили меж собой не таясь, но мир не смог бы запомнить и повторить их беседу, но не потому, что речь их была безмолвна. Людей, кто придумает слова «верность», «боль», «враг», «утрата», «месть», еще не было. Тех, кто называл все это другими именами, уже не стало.

Наконец ящеры завершили разговор. Синий, расправив крылья, отшвырнул прочь свою последнюю находку и взлетел. Минутой позже чуть в стороне так же взвихрился раскаленный воздух – прозрачный последовал за собратом.

Среди обломков камня осталась лежать брошенная вещица – узкая металлическая пластина, на поверхности которой отпечатался изогнутый драконий коготь. Через малое время осыпавшийся горячий щебень полностью скрыл ее.

Город уходил в небытие. Жилища хойя, воздвигнутые на месте селения истребленных ими делсе.

Тебя ждет могила,

Тебя ждет могила,

Тебя ждет могила

Заместо венца…

Заунывную эту песню напевала за работой Гудрун, а привязалась ко мне. Третий день как. Фунс знает почему! Во-первых, героиня этого фольклорного шедевра юная дева, невеста, погибшая в день свадьбы своей. Во-вторых, поздно пророчить гадости, я уже месяц как человек женатый. А венчались мы с Гердой так, что, если б даже новоявленный тестюшка Оле Сван и моя сестрица захотели прибить меня за своеволие, все равно не сумели бы. Хотя Хельга позже, когда все узнала, чуть душу из меня не вытрясла и воротник не оторвала. О чем думал, идиот, как мог так скомпрометировать порядочную девушку? В чем компрометация? А что могут подумать – и подумают! – люди, если двое несовершеннолетних вдруг, даже не посетив храма Хустри, начинают носить золотые венчальные кольца? Почему такая спешка, что даже свадьбы приличной не сыграть?

Ведьмы не могут иметь детей? Да-а? Может быть, Герде объявить об этом на главной площади? Равно как и о том, что вы дали клятву лично Драконессе, а по общему мнению – Дракону Хустри? Как вам это вообще удалось, если Девятеро удалились из Видимого мира?

Что значит «кому какое дело»? Хронист, он же к тому же брат хессы главного прознатчика, и дочь капитана стражи достаточно заметные в городе люди, чтобы об их свадьбе говорили. А ведь есть еще кой-какие обязательства перед нашими родичами в Къольхейме, ждущими торжества. Я вспомнил, что племянница Раннвейг еще когда утвердила за собой право нести шлейф подвенечного платья Герды, и тут мне действительно стало не по себе.

В конце концов нет причин лишать себя и людей праздника.

– По мне, пусть лучше живут в законном браке, чем под лестницей втихаря тискаются, – влез с личным мнением Оле, и мы получили передышку. На пару минут, пока Хельга пронзала благоверного горящим взором и осмысливала сказанное.

– Хорошо, – наконец решила она. – Но в храм пойдете. И свадьбу играть будем. Здесь и в Къольхейме. Весной. Когда тебе, – сестра ткнула меня острым пальцем в грудь, – исполнится восемнадцать.

– А Герде вроде как уже есть, – потер руки папаша Оле. – Надо только в ратуше наконец документик подписать. Незаметно-то как дети выросли, а, Хельга?

– Хороший подвенечный наряд быстро не построишь, – задумчиво заметила Гудрун. – Летом в храм пойдете!

Вестри:

– Гав!

Оле потом шепнул по секрету, что Хельга раскипятилась не из-за самой моей женитьбы, а из-за того, что ее соизволения не спросил. Что поделаешь, сестра старшая, строгая. А так она за нас с Гердой очень рада.

Вообще успокоилась сестра довольно быстро. То ли сработал наш план с заранее поделенными и обговоренными ролями (я оправдываюсь и слегка огрызаюсь, но ни в коем случае не спорю, Герда молчит и скромно опускает глазки, Оле вовремя вставляет свое веское отеческое слово, Вестри… Пса никто в заговор не звал, но он решил, что бестолковые люди без него не разберутся, и, снующий взад-вперед, упорно лезущий в руки и всячески обращающий на себя внимание, оказался как нельзя кстати). То ли сама Хельга у нас такая – не любит тратить лишнее время на то, что и так всем понятно.

Под конец разбирательства я чуть не ляпнул отправленное в отставку лет семь назад «Я больше так не буду», но вовремя спохватился: и так понятно, что не буду, не нужна мне другая жена, ни тайная, ни явная, с Гердой мое счастье до смерти и льда, а может быть, и дальше.

В общем, поговорили, и вновь в нашем доме воцарились мир и взаимопонимание.

Теперь к свадьбе готовимся. А поскольку, согласно древнему обычаю, в доме невесты положено причитать и печалиться, даже если сама девица только что не пляшет от радости, то Гудрун, рукодельничая, поет печальные песни.

Но вспомнить до конца душераздирающую историю я не успел: впереди показались Восточные ворота, наполненный горючими кристаллами железный короб, греющиеся подле него стражники.

– Спокойного караула!

– Ага, и тебе по-хорошему, – поприветствовал меня от лица всех служивых сразу капрал Михель Мерк. – Не явились еще, но вот-вот должны.

Патруль встречает у ворот торговый караван из восточных клиньев. Тот же, что нужен мне.

По заведенному порядку не хронист должен бегать за купцами, а те прислать человека, который обстоятельно расскажет летописцу обо всем, что творится в землях, через которые шел караван. Но сегодня в ратуше взялись белить печи, и находиться в душном, пропитанном едучими, вызывающими головную боль запахами помещении стало совершенно невозможно. Лучше дышать свежим морозным воздухом на улице. В конце концов, в том, что хронист сам выходит к воротам навстречу каравану, нет ничего особенного. Мой учитель Торгрим Тильд всегда так делал. Встреча стражей каравана с обязательным сбором въездной пошлины, проверкой подорожных, досмотром путников на предмет, не затесался ли среди мирных подданных короля Хрольва известный душегуб и злодей, в семи городах разыскиваемый, займет много времени. Успею, пристроившись на каких-нибудь санях, записать рассказы торговцев.

Стражники между тем оживились, засобирались, начали отходить от жаровни. Показался караван.

Длинная вереница саней и всадников неспешно втягивалась в ворота. Здоровались со знакомыми бывалые купцы, с любопытством озирались новички, окликали своих встречающие.

Я ждал, пока предводитель каравана переговорит с Михелем Мерком, чтобы подойти и спросить, с кем можно пообщаться насчет увиденного в пути, а пока что машинально разглядывал вновь прибывших. Столько радости, веселого оживления было вокруг, что мне даже немного жаль стало, что я никого не встречаю. И тут среди круговорота лиц и фигур… Довольная, сияющая, как новый самовар, знакомая физиономия. Да нет, быть такого не может, неоткуда ему здесь взяться! Но другой такой огненной шевелюры не сыскать, наверное, во всей земле Фимбульветер.

– Харальд!..

За те несколько месяцев, что мы не виделись, друг умудрился заматереть, обзавестись курчавой бородкой и – вот чудеса! – пузом. А так все тот же Харальд Вермъер, большой, рыжий и добродушный.

– Я пока что так, посмотреть, прикинуть, что вообще возить стоит. Набрал всякой ерунды, только чтобы бляху гильдейскую дали. – Харальд погладил свой знак Ханделла, медный круг с изображением весов, подозрительно блестящий. – Решил заодно к тебе заскочить. А что, город знаю, где хронист живет, каждый покажет. А то так год пройдет, два, а потом приедешь к другу, а он: ты, мил человек, кто такой? Не помню тебя!

– Тебя забудешь! Фунс! Харальд! С бородой! А пузо-то как наесть умудрился?

– Подушка. – Вермъер с наслаждением расстегнул пару нижних пуговиц на камзоле. – Неудобно – страсть. Но тощему купцу вера и почет не те. Я и без того в караване на самой низовой должности. Взяли пока учеником, а это хуже тяглового кхарна, никакой воли, даже не уйти из каравана до конца похода. Думал, у тебя погощу, пообщаемся вдосталь, ан нет, завтра с утра изволь в обратный путь собираться. Ни поговорить, ни выпить. Слу-ушай! – хлопнув себя по бокам, друг замер посреди улицы. – А поехали со мной в Мёнлус. Хронистам ведь по другим городам кататься не запрещается? Зайдешь к хеску Блумелю, перепишешь у него какую-нибудь бумажку, вот тебе и служебная надобность. С дядюшкой Освальдом о чем-нибудь историческом поговоришь. А через неделю я тебя к купцам в обратный караван в лучшем виде пристрою. Поехали, а? Урсула рада будет, она тебе кланяться велела.