Я судорожно сглатываю. В горле встает неприятный ком.

– Брось. Никаких кошмаров, – говорю я.

Никакого скрежета металла и звона бьющегося стекла. Никакой крови на коже автомобильных сидений. Никакого прерывистого предсмертного хрипа. Я за секунду могу вспомнить все, хотя с того дня прошло уже десять лет. Будучи одиннадцатилетним ребенком, невозможно просто развидеть, как задыхается от разрыва трахеи твоя мать, как потухают ее глаза. Как будто кто-то вскрыл твой череп и запечатал там этот день.

Пальцы Купера сжимают мое плечо. Однажды он сказал, что может безошибочно угадать, когда мной овладевают воспоминания. Нам было по четырнадцать, когда мы сидели под трибуной, стащив по бутылке пива, в одну из игровых пятниц Джеймса. Тот редкий осенний вечер, когда ни у него, ни у меня не было тренировок: хоккейных у Купера, бейсбольных у меня. Стоял октябрь, и на уставшем от жары бабьего лета Лонг-Айленде наконец становилось прохладно. Думаю, тогда мои воспоминания спровоцировал внезапный дождь. В нашем укрытии было тепло и сухо, а на стадионе продолжалась игра, но я, будто оцепенев, неотрывно смотрел на поток воды. Куперу пришлось встряхнуть меня, чтобы вернуть в реальность.

Я убираю его руку.

– Мне просто… Просто не спалось, вот и все.

Брат изучает мое лицо.

– Все из-за нее.

Я никогда не говорил Куперу (потому что только в последнее время его напряженные отношения с отцом начали улучшаться и потому что не так давно в наших собственных отношениях выдался сложный период из-за появления в Нью-Йорке его мерзкого дядюшки, попытавшегося обманом вытянуть из него деньги,), что, делая такое лицо, он становится до ужаса похожим на своего отца, Ричарда Каллахана: тот точно так же хмурит брови.

Все Каллаханы похожи как две капли воды: темные волосы и глубоко посаженные синие глаза. Нельзя не принять их за одну семью. Ричард Каллахан, легендарный квотербек. Сын Ричарда Джеймс, двумя годами старше меня и уже год как играет в Национальной футбольной лиге. Купер, мой лучший друг и в каком-то смысле почти близнец. Наша младшая сестра Иззи, сгусток чистейшей энергии с талантом к волейболу и суперспособностью то и дело попадать в неприятности.

Меня же, несмотря на то что на моей спортивной форме с двенадцати лет красуется надпись «Каллахан», легко отличить по светлым волосам и зеленым глазам погибших родителей. Прошло уже десять лет с тех пор, как семья Купера стала и моей. Благодаря обещанию, которое Ричард дал моему отцу, Джейкобу Миллеру, когда они оба были еще молоды и полны надежд о будущем в НФЛ и в МЛБ[2], после трагической смерти моих родителей Ричард и Сандра Каллаханы приняли меня как родного сына, за что я буду вечно им благодарен.

Иными словами, мы с Купером живем бок о бок достаточно долго, так что он отлично понимает, когда я что-то недоговариваю. Я чешу Мандаринку за ухом. Мое молчание подтверждает догадку брата: я так и не смог выбросить Мию Ди Анджело из головы.

Счастливо оставаться, Каллахан! Я ухожу.

Эти слова, сказанные ею месяц назад, до сих пор эхом отдаются у меня в голове, по-прежнему причиняя боль. В одно мгновение она оказалась так близко – буквально таяла в моих объятиях, – а в следующее уже упорхнула, оставив меня в растерянности наблюдать за ее уходом, как будто это наша последняя встреча. Конечно, потом мы виделись: все же она лучшая подруга Пенни, да и в целом игнорировать человека, с которым учишься в одном университете, практически невозможно, – но она каждый раз вела себя так, будто все, что между нами было, ничего для нее не значит.

– Ты не хочешь рассказать мне, что у вас произошло?